Джо Бейкер - Лонгборн

– Могу я воспользоваться коляской? – донесся голос Джейн.

– Нет, дорогая, поезжай лучше верхом. Собирается дождь, и тебе там придется переночевать, – ответствовала миссис Б.

Мистер скрестил ноги, и с башмака на каменную плиту перед очагом шлепнулся ком грязи. Миссис Хилл смерила его весьма пасмурным взглядом.

– Я, – возгласил он, – ожидаю ответа.

Он, не скрывая любопытства, озирался, обводя кухню и ее убранство благожелательным взором состоятельного человека, который навестил бедняков, дабы оценить, какой помощи можно их удостоить.

– Уютное здесь у вас местечко, – высказался он.

От Сары, побывавшей на кухне Незерфилда, не укрылся оттенок снисходительности в его словах, но, с другой стороны, он хотел сделать им приятное.

Вернулся Джеймс с ответом, написанным на самой лучшей бумаге, какую удалось раздобыть в доме, и вручил письмо посыльному. Тот его принял, рассыпавшись в благодарностях, и поднялся, чтобы упрятать во внутренний карман.

Сара вдруг увидела и дом, и всех его обитателей глазами гостя. Слишком маленький, невидный и захудалый по сравнению с Незерфилдом. Кухня темная, тесная, Полли таращится, точно лягушка, миссис Хилл разговаривает слишком резко, только что не огрызается, Джеймс неловкий и скованный, а она сама – связка щепок, обернутых в тряпье. Какое же жалкое впечатление должно производить это сборище! Добро еще, мистер Хилл куда-то отлучился, так что обошлось без его насупленной физиономии и цыканья зубом.

Снова посмотрев на свои заляпанные грязью башмаки и хитро улыбнувшись Саре, мистер застегнул сюртук, который так и не снимал, и напялил поверх парика шляпу.

– Снова в трясину, – вздохнул он. – Ну что ж, au revoir.

– Прощайте, – отрезала миссис Хилл и плотно сжала губы. На посыльного она даже не взглянула.

Саре хотелось что-то ему сказать, объяснить, извиниться. Она бы с радостью призналась, что ей он кажется очень милым и она сожалеет, что сами они недостаточно милы. Но она только присела в реверансе, а когда он вышел, прильнула к двери, провожая его глазами. Миссис Хилл наблюдала за ней, соскабливая зернышки с разрезанного ванильного стручка в охлаждающийся сладкий крем.

– Странно, что Бингли держат в лакеях мулата, – промолвила экономка. – Хотела бы я знать мнение миссис Николс на этот счет.

– Наверное, не сумели раздобыть обычного, – предположила Полли.

– А мне кажется, он милый.

Миссис Хилл просверлила взглядом затылок ничего не подозревающей Сары и шумно фыркнула себе под нос:

– Никогда не знаешь, что у такого человека на уме. Неизвестно, что за злодейства он замышляет. Когда такой в доме, невозможно спокойно спать.

Тут Джеймс, молчавший все это время, поднялся, подошел и встал у двери рядом с Сарой. Он простоял так довольно долго, не говоря ни слова. А потом задумчиво произнес:

– Дождь собирается.

Дождь лил как из ведра. Он стучал по каменным плитам во дворе, бурлил в канавах, бил ключом из водосточных труб. Женщины сидели дома за шитьем. Джеймс менял кольца на старой уздечке. Мистер Хилл, укрывшись в кладовой, протирал стеклянную посуду и длинным ногтем ковырял в редких зубах.

– Конечно, мисс Джейн непогода нипочем. – Полли уронила штопку на колени. – Уж она-то не вымокнет. Небось скакала галопом всю дорогу до Незерфилда.

Повисло молчание, слышался только шорох дождя. Сухая или промокшая, Джейн не станет сегодня возвращаться домой.

– Как-нибудь я возьму тебя покататься, хочешь, Пол?

Девочка заулыбалась. Ей даже нравилось называться Пол, но лишь при условии, что так к ней обращался Джеймс.

– Только не галопом, предупреждаю, не думаю, что нашей старушке это понравится.

«А посыльный? – подумала Сара. – Успел ли он добраться до Незерфилда вовремя или промок насквозь, до своей кожи цвета ячменного солода? И как, кстати, его зовут?»

Дождь не стихал весь вечер. Он продолжал барабанить, даже когда слуг отпустили спать. Джеймсу пришлось бежать через двор, накинув мешок на голову и плечи, чтобы хоть немного защититься от потоков воды. Он мог уйти к себе гораздо раньше и преспокойно читать, поскольку имел разрешение пользоваться свечами, но предпочел тесноту кухни и тамошнее общество. Сегодняшний день принес что-то сродни пробуждению: тихое, ни с кем не разделенное прозрение. Джеймс заметил, как новый лакей из Незерфилда смотрел на Сару. Заметил, что и она поглядывала на него. От всего этого Джеймс вдруг почувствовал себя неуверенно, будто пол ушел из-под ног и закачался, как корабельная палуба.

Надо присмотреть за ней, сказал себе Джеймс, просто по-дружески. Он очень обязан мистеру Б., а значит, должен следить, чтобы все в хозяйстве было в порядке. Именно поэтому он остался сидеть с женщинами, вместо того чтобы спокойно читать у себя в комнате. Кроме того, вынужден был признаться себе Джеймс, он получал удовольствие от ее соседства. Слышать ее дыхание, шелест юбки, ласковое словечко, обращенное к Полли. Как это славно…

Лакей вновь появился на следующее утро. В грязи по колено, в тяжелом от воды сюртуке и размокшем парике, с которого на плечи млечными струями стекала пудра. Сара, убиравшаяся после завтрака, засуетилась, пытаясь сообразить, куда бы поставить стопку грязных тарелок. Остановившись на пороге, посыльный снял шляпу и стряхнул с нее воду. Пошарив за пазухой, он извлек весьма мокрый на вид конверт:

– Для мисс Элизабет Беннет.

Джеймс переводил взгляд с Сары на лакея и обратно. Мистер и миссис Хилл были заняты в других местах, так что в кухне, кроме них троих, никого не было. Очевидно, Джеймсу следовало отнести послание наверх, но тогда пришлось бы оставить Сару наедине с этим типом.

– Вы отнесете? – спросил он у нее.

– Мне кажется, это ваша обязанность.

Джеймс неловко поклонился, взял письмо и размашистым шагом отправился наверх, в комнату для завтрака, где миссис Хилл подавала семейству кофе. Он ждал как на иголках, пока письмо прочитают и, поахав, обсудят.

Тем временем на кухне Сара, оставшись с глазу на глаз с незерфилдским лакеем, проговорила:

– Ужасная погода, так и льет! – и тут же смолкла, смутившись, что не придумала ничего лучше.

К счастью, гость, кажется, не обратил внимания на ее неловкость. Он с грохотом уселся на стул у очага и вытянул к огню ноги и руки, показывая ей, как сильно продрог.

– Эта хартфордширская грязь наделена разумом, не иначе. Она прямо вцепляется в вас и карабкается наверх. В Лондоне, – продолжал он, – дороги мощеные, а сверху навесы, можно выходить в любую погоду, хотя бы и в самый проливной дождь, и даже не промочишь ноги.