Владимир Коломиец - Штурм Грозного. Анатомия истории терцев

Казаки просто потрясали землю. Их крики, свист и топот коней доносились до самого посольского кортежа. Надежда разорвать на куски врагов и отобрать уносимую ими добычу придавала казакам бешеное нетерпение.

Проскакав версты две, казачий отряд начал растягиваться в длинную цепь и отставать. Чересчур сытые, невыезженные их кони уже не скакали, а тащились. Но двадцать-тридцать всадников на отличных конях продолжали догонять врага. Абреки, видя, что вслед за казаками скачет непонятный им конный отряд, побросали награбленное, пленников и вступили в обширный лес.

– Молодцы, гребенцы! – похвалил казаков Щепотьев, когда о погоне ему доложил помощник.

– Откуда только они здесь появились?

Окружающие молчали. Лишь один из кабардинцев заметил:

– А мы скоро будем проезжать их станицы.

Между тем солнце незаметно доплыло до крайней черты горизонта и остановилось на минуту на остром пике одной из гор, как бы за тем, чтобы взглянуть оттуда еще раз на пройденное пространство и потонуть за длинным хребтом. Красноватые, холодные лучи его робко трепетали на земле, вытесняемые постепенно черными полосками, которые начинали уже выбегать из горных теснин.

Вечерняя прохлада заструилась в неподвижном воздухе. Гладкое поле курилось душистыми испарениями. Наступил один из тех вечеров, когда стесненная полуденным зноем грудь жадно захватывает в себя напитанный ароматами воздух, когда расслабленные части тела получают снова бодрость и силу. В душу человека проникает тогда какое-то тихое, светлое, невыразимо-сладостное ощущение. Все, что таилось в глубине сердца черного, эгоистичного – желчь, накопленная рядом неудач, безысходная тоска, мрачное чувство несбывшихся надежд, – все это уносится. Беспокойные порывы мысли затихают, уступив место безмятежному созерцанию и спокойному мечтанию.

После долгого утомительного пути посольский отряд выбрался на обширную поляну и расположился на ночлег.

Только в середине второго дня посольство Щепотьева подошло к Тереку, где располагалась гребенская станица. Широкий в низовьях Терек плавно катил к Каспию свои мутно-желтые воды. По обе стороны реки тянулся густой лес, над рекой тучами носились вспуганные появлением людей кряквы, нырки, с трудом поднимались тяжелые, отъевшиеся в заводях гуси.

– А место казаки выбрали удачное, – заметил князь Олексич, рассматривая местность и что-то записывая себе в тетрадь.

– Вон там проходят два хребта – Сунженский и Терский. А здесь пролегает важный караванный путь с Крыма до Дербента и из Кабарды к Каспию.

– И кто это их надоумил? – удивленно спросил Щепотьев, и сам же ответил. – Ладно, приедем в станицу, расспросим.

У берега из воды, как сплетенные змеи, высовывались корневища склонившихся над рекой деревьев. Чинары, карагач, дикая груша и дуб закрывали небо. Здесь располагался казачий пост, который охранял одну из перелаз [19] Перелаз – переправа, брод (авт.). через Терек.

– Ух, и страшно же здесь, – говорил кто-то из сопровождавших, оглядывая мрачную, вековую, еще не тронутую топором чащу – И как тут только люди живут? Темь да вода, а вокруг туземцы.

– Ничего, живем тут уже много лет, не жалимся, – отвечал появившийся откуда-то казак-сторож. – Конечно, пройдет какая оказия али кто через переправу – все веселей.

– Страшная вода, – продолжал тот же сопровождающий. – Гляжу на эту реку, и страх берет! Сама темная, сверху тихая, а внутри, говорят, быстрина огромная.

– И много вы понимаете, – пренебрежительно сказал второй казак. – Батюшка-Терек – отец наш родной! Без него нам, казакам, смерть. Он и поит, и кормит нас. А уж если рассерчает, то действительно зверь. Да вы его такого и не видели. Это он такой в ростепель, весной, когда снега тают.

– А все-таки страшная эта река, – поддержал сопровождающего его товарищ. – Злая, как и все тут, на Кавказе. То ли дело наши – что Москва-река, что Клязьма али Ока. Тихие, спокойные, ласковые.

Депутация Щепотьева в окружении вооруженных людей, которые называли себя гребенскими казаками, въехала в станицу. Окруженная плетнем, засыпанным землей, колючим кустарником и рвом, она представляла из себя небольшую крепость. В воротах наблюдательная вышка и колокол, который не переставал издавать протяжный звон.

Пока двигались мерной поступью, Щепотьев насчитал более ста домов, крытых камышом, они передами глядели на улицу, из труб мирно вился дымок. И еще чему удивился боярский сын, когда они кружили по улицам, что в толпах людей, высыпавших на заулки, в подворья, на улицу, не виделось ни одного печального или завистливого, грубого или слезливого обличья. Казаки ликом были удивительно светлы, а телом крупны и породисты, и только темные продолговатые глаза да крупные туземные скулы отдельных выдавали присутствие чужой крови. Женщины были в ярких сарафанах и темных платках враспуск, девицы – в голубых расшитых рубахах с опояской, волосы убраны в тугие косы. И ни одной среди женщин старицы согбенной, подпирающей дряхлость свою батожком, как водится на всей Руси. Мужчины же, напротив, все в белом – белые долгие рубахи до колен, подпоясаны наборными кавказскими ремешками, такого же цвета портки, на плечах поддевки – все из свое дельного полотна. Немногие были в черкесках и выглядели поистине кавказцами. Но видно было, что эта одежда была дорогой и не всякому по карману. И снова меж мужчин ни одного трухлявого старика, прибитого годами. Будто и не изживался народ, а вечно молодел, так и тянулся в небо иль в ранних годах исходил на нет. «Но кабы в зрелую пору исходил народец, то давно бы уже извелись гребенцы и быльем поросли», – думал посол.

Вот открылся взгляду небольшой прогал, это была площадь, от которой расходились улицы, а на нем часовня. С виду не столь и великая, часовня оказалась на удивление емкая. В часовне шла служба, и согласное пение обволакивало ее пространство.

Процессия остановилась на площади – заполнила пустующий прогал.

– Вот мы и встретились, наконец, – сказал Щепотьев, присаживаясь на лавку, покрытую шерстяным ковром.

– И мы хотели бы вас послушать, – обратился к нему атаман.

Сидящий рядом с Щепотьевым помощник наклонился к нему и что-то сказал.

– А-а-а, бесенята, как же вы тут оказались, – завопил Щепотьев, а потом засмеялся скрипуче и мелко.

– Ну, с бесенятами ты полегче! – сказал атаман.

– Ежеле не бесенята, то почему спрятались? Почему живете не как добрые люди?

– Живем, как можем, – выйдя вперед, сказал старый казак Егор Бардош. – А сбежали мы сюда в поисках воли.

– Что? – перебил его Щепотьев. – Воли захотелось. Попрятались, как шиши, воры клейменные! Теперь мести боитесь, закона?