Анна Берсенева - Ангел-хранитель

Приподняв отцу голову, Лида пыталась делать искусственное дыхание. Но синева, разливающаяся по его застывшему лицу, не оставляла надежды на то, что это имеет смысл.

– Он же его убил… – с ужасом проговорила Вера.

Ее голос прозвучал в полной тишине так громко, что Лида вздрогнула. Отпрянула от неподвижного отца. Посмотрела на лужу крови, растекающуюся под ним по паркету. Поднялась на ноги. Повернулась к Тимофею. И, не обращая внимания на наган, пошла прямо на него.

– Вы… Вы убийца! – воскликнула она. – Вас… самого убить надо! Я…

Все стояли оцепенев. Застонал и попытался сесть пришедший в себя Степан Кондратьев.

Никто не останавливал Лиду. Тимофей поднял руку…

– Брось наган! Брось, сказал.

Федор стоял в дверях зала и смотрел – на отца, на наган в его руке. На направленный прямо Лиде в грудь наган.

Те, кто мог в этот момент дышать, тихо ахнули: как загипнотизированный глядя на сына, Тимофей опустил руку.

Казалось, не было в этот момент силы большей, чем сила Федорова взгляда. Но все же такая сила была – сила отчаяния. Она и управляла Лидой.

– Убийца! – вскрикнула та. – Я… я тебя убью!

Вряд ли Лидины руки, протянутые к горлу Тимофея, представляли для него опасность. Но вид этой девушки – с пылающими щеками, с рассыпавшейся светлой косой, со сверкающими гневом глазами – подействовал на него как красная тряпка на быка.

– Ненавижу-у!.. – взвыл Тимофей. – Проклятое отродье!

Он снова вскинул наган и направил его Лиде в грудь.

Грянул выстрел.

Тимофей Кондратьев упал. Даже вскрика не сорвалось с его губ – только хрип, почти мгновенно затихший.

Федор опустил руку с маузером.

– Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему, ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею…

Вера взглянула на белый мертвый отцовский профиль и уронила Псалтырь себе на колени. Язык у нее заплетался. Она читала над гробом одна: Надя сидела у себя в комнате, смотрела неподвижными глазами и не могла произнести ни слова, а…

– Да где же ты?! – сердито прошептала Вера.

Можно было бы подумать, что слова эти относятся к отцу – куда, мол, он ушел? Но каждый, кто знал Веру, понял бы, что относятся они не к чему-то необъяснимому – ничего необъяснимого средняя из сестер Ангеловых не признавала, ну, или почти ничего, – а к вполне определенному человеку. К старшей сестре.

Лида сидела на пороге баньки, стоящей посреди Оборотневой пустоши, и смотрела на темную воду пруда у своих ног. Как странно – горе застилало ей глаза, но воспоминания, проступающие в этой пелене, к горю отношения не имели.

Это были счастливые воспоминания.

Вот они в лодке – Федор на веслах, Лида напротив него на низенькой скамеечке. День летний, солнце сияет, на дне пруда бьют ключи, и вода поэтому чистая, прозрачная. Федор не отрываясь смотрит на Лиду, улыбается ей и будто бы только плечами поводит, но лодка от едва заметных его движений скользит по воде легко и стремительно. Солнечные искры сверкают в его темных глазах.

– Верочка, – не оборачиваясь, говорит Лида, – не наклоняйся за борт, не то упадешь.

Все-таки сестра еще ребенок, вот пожалуйста, шлепает ладошками по воде. Лида чувствует за нее ответственность.

Насколько она сейчас может чувствовать что-либо кроме счастья, глядя в устремленные на нее влюбленные Федоровы глаза с этими солнечными искрами в них.

– А ты мне, пожалуйста, не указывай! – фыркает Вера у Лиды за спиной.

Лида только собирается обернуться к ней – это ведь не сразу получится, отвести глаза от Федора! – как упрямая Вера, наверное, перевешивается за борт еще ниже, лодка накреняется… И, глазом не успев моргнуть, Лида оказывается в воде.

Испугаться она не то что не успевает – просто нечего ей бояться, плавает она отлично. Но Верочка!..

Лида видит ее в нескольких саженях от себя, их разделяет перевернутая лодка. Вера бестолково машет руками, но за лодку почему-то не хватается – от растерянности, наверное, – и погружается в воду.

– Федя! – кричит Лида. – Верочку!..

Но он и сам знает, что надо делать, – он всегда это знает. Лида видит, как Федор подныривает под лодку, подплывает к Вере, хватает ее за шиворот, вытягивает на поверхность и, обхватив одной рукой, плывет с ней к берегу.

– Довертелась! – сердито произносит он, вытолкнув Веру на траву.

И тут же бросается в пруд снова и плывет к Лиде. Но она ведь совсем не боится – она просто радуется, что день такой ясный, и прозрачна вода, и руки Федора подхватывают ее под водою, легки, невесомы их тела, и вот его глаза совсем рядом, и губы, и все его прекрасное лицо…

Лида вздрогнула от утробного рычания. Лицо Федора вспыхнуло в ее памяти и погасло, а на его месте – не в памяти уже, а наяву – она увидела холодные волчьи глаза.

Волк стоял в трех шагах от нее и смотрел в упор, будто человек. Что означал его холодный взгляд – угрозу, горе? Нет, показалось ей, что-то совсем другое, неведомое…

Еще через мгновение Лида поняла, что и сам этот волк лишь показался ей, почудился. Нет никого на Оборотневой пустоши, только колышется сухая осенняя трава.

Вскочив с порога баньки, Лида бросилась к усадьбе.

Она бежала по пустоши, потом по парковым аллеям и остановилась, только когда услышала:

– Лидия Андреевна!

Паша Кондратьев стоял под окнами усадебного дома. Остановившись у крыльца, Лида молча смотрела на него. Даже чудесная боттичеллиевская красота младшего Кондратьева вызывала у нее теперь дрожь, хотя в нем-то уж точно не было ни малейшего сходства с его отцом.

– Вот. – Паша протянул Лиде бумажный листок. – Это вам.

Лида машинально взяла листок, развернула.

– А Надя… – спросил Паша. – Как она? Можно к ней зайти?

Лида подняла глаза от записки. Несколько мгновений она не понимала, о чем он спрашивает.

– Возьми, – наконец выговорила она, возвращая ему листок. – Отдай обратно.

Но Паша спрятал руки за спину и, помотав головой, попятился и быстро пошел прочь через парк.

– Не могу, – не ему уже, а в мертвенную пустоту сказала Лида. И, помолчав, твердо повторила: – Нет. Не смогу.

«Отчего вода не бьет? Иссяк источник».

Зачерпнув пригоршню воды, неподвижно стоящей в мраморной чаше, Федор плеснул ее себе в лицо. Но даже не вздрогнул: холод у него внутри был сильнее, чем холод воды. Потом замер. Потом обернулся и увидел Лиду. Она стояла в шаге от него, но шага к нему не делала.

– Лида!

Федор хотел обнять ее, но она отстранилась и еле слышно сказала:

– Не надо.

– Да я понимаю, – вздохнул он. – Мне тоже тяжело…

– Тебе – иначе.

Он не знал, что сказать на эти ее слова. Наверное, иначе. Но… и что из того?