Марк Агатов - История крымчаков Евпатории

Собирая материалы о музыкальной легенде Евпатории, талантливом музыканте и дирижере Михаиле Пиастро, я пытался понять, почему его труд на благо нашего города не был по достоинству оценен. Одни говорили, что звания «Заслуженного работника культуры» ему не присвоили из-за того, что у него не было специального музыкального образования, другие были более откровенны. Они считали, что во всем виной его независимый характер и привычка говорить правду, невзирая на должности и служебное положение оппонентов.

Звание заслуженного работника культуры АРК Михаилу Захаровичу Пиастро присвоили в марте 2009 года.

Поиски Крымчакского переулка для меня со временем превратились в настоящий детектив. С одной стороны – старожилы города подробно рассказывали о «Къаале» и жилых домах, построенных крымчаками в начале прошлого века, а с другой – полное отсутствие хоть каких-нибудь документов, подтверждающих эти слова. Создавалось впечатление, что кто-то умышленно удалил документы, в которых хоть что-то могло напомнить потомкам об истории моего народа.

– А что ты хотел? – горько усмехнулся Давид Вейнберг, услышав мой рассказ об исчезнувших документах и архитекторе. – Одни, фашисты, расстреливали ни в чем не повинных людей у противотанкового рва. Другие, такие же, после войны меняли в паспортах крымчакам фамилии и национальность. Мой друг Ачкинази стал грузином Ачкинадзе, а Юрия Пурима – записали в караимы. Возможно, поэтому и исчезли из города документы. Но ты их ищи, они не могли бесследно пропасть, а я тебе тоже кое-чем помогу. В Евпатории живет один караим, который знает все о Крымчакском переулке, потому что он там жил до войны.

– Кто этот человек?

– Твой хороший знакомый. Он работал учителем в десятой школе, и зовут его Давид Моисеевич.

– Эль Давид Моисеевич был моим учителем физкультуры, и я собирался взять у него интервью для этой книги.

– Вот и поговори с ним. Он тебе сможет многое рассказать о нашем городе и крымчаках. Мальчишкой Давид Моисеевич остался в оккупированной фашистами Евпатории и своими глазами видел, как уводили людей на расстрел.

В тот же день я позвонил своему учителю и договорился о встрече в караимских кенасах.

Давида Моисеевича я впервые увидел почти полвека назад. Он работал учителем физкультуры в евпаторийской средней школе №10. В той самой, где с пятьдесят седьмого года учился и я.

В пятом классе двенадцатилетним пацаном я пришел к нему на первый урок физкультуры. Учитель он был строгий, и пятиклассники его немножко побаивались. Главной моей проблемой на уроках физкультуры были брусья. Не знаю уж почему, но не нравился мне этот снаряд. Я любил плаванье, но соревнования по этому виду спорта проводились в сентябре, потом на улице становилось холодно, и нас заводили в спортзал. Давид Моисеевич мне казался тогда счастливым неунывающим человеком, и я бы никогда не поверил, что самое страшное в своей жизни он пережил двенадцатилетним мальчишкой в своей родной Евпатории. Если у меня в двенадцать лет главной проблемой были «брусья», то у него – фашистские оккупанты.

Но об этом мало кто знал из учеников, и только через пятьдесят лет после того, как я впервые переступил школьный порог бывшей мужской гимназии, у меня состоялся откровенный разговор со своим учителем о малоизвестных страницах его биографии.

Мы сидим за столом в летнем дворике караимского кафе и пытаемся совершить путешествие в «машине времени». Между нами цифровой диктофон, рядом шумят курортники, дожидаясь экзотических блюд, но ничего этого не замечает мой собеседник.

«Родился я в 1928 году в Евпатории, 22 декабря, – начинает свой рассказ учитель. – Жил на Верхней улице, сегодня она носит название Ефета. Потом на улице Крымчакской. Дом наш располагался напротив маслобойки. Но после окончания войны в 1945 году в связи с тем, что маслобойку расширяли, отца заставили продать дом государству за пять тысяч рублей. Деньги за проданный дом разделили между сестрами. Отец бы ни за что его не продал, но отказаться от сделки в то время он не мог, потому что в 45 году косо смотрели на тех, кто был на оккупированных территориях. Потом эти тысячи, после денежной реформы 1947 года, превратились в пятьсот рублей. Так что дом нам этот не принес никакого дохода».

Я возвращаю собеседника в довоенное время и прошу рассказать о крымчакском переулке. Какие были там дома и дворы? Помнит ли он своих соседей.

– На Крымчакской улице мы жили в конце двадцатых годов. Я ясно помню свой двор, он был обнесен высокой стеной, и там рос виноград. Весной наш двор утопал в зелени. Дом с двориком был таким же, как и во всех караимских семьях, чистый, хорошо ухоженный. В соседних домах жили многодетные крымчакские семьи. Фамилии соседей я сейчас не вспомню, но с их мальчишками я дружил. Мы вместе росли и хорошо понимали друг друга, хоть и говорили на разных языках. А еще мне запомнилось, что на этой улице находился крымчакский молельный дом. Одно время там собирались верующие крымчаки, потом Советская власть начала бескомпромиссную борьбу с религией, обложила религиозные общины огромными налогами, что привело к их закрытию.

Крымчаки, чтобы спасти здание от национализации, создали там «крымчакский клуб», начальную школу и артель. Так поступили в то время и с другими религиозными общинами. Причем делалось это все якобы по просьбе самих верующих. На специальных отпечатанных в типографии бланках люди вынуждены были ставить свои подписи и голосовать на собраниях. Но сегодня я бы не стал осуждать тех людей. В тридцатые годы Советская власть была весьма убедительна, и не каждый мог открыто выразить свой протест, – пояснил Давид Моисеевич.

О том, как проходили эти собрания, я знал из рассказов своего отца. В Евпатории верующих крымчаков в тридцатые годы было немного: «къаал» посещали в основном старики. Молодые люди воспитывались в школах и училищах в атеистическом духе. Им предлагали порвать «с темным прошлым» и выступить на собраниях против «религиозного дурмана». Мой отец, а ему в то время было всего 17 лет, вместе со всеми подписался под письмом, в котором члены общины просили «закрыть „къаал“ навсегда», а на его месте создать клуб и школу для неграмотных крымчаков. Причем мой отец не жалел о принятом решении. Он хотел быть «современным цивилизованным человеком», как тогда говорили, играть в драмкружке, ходить в кино, театр. И что очень важно, своих детей он воспитал атеистами.

Я продолжаю разговор со своим бывшим учителем и прошу рассказать: чем занимались его родители, где жили, почему остались на оккупированных территориях.

– Отец мой работал тогда экспедитором овцесовхоза имени Кирова, – вспоминает Давид Моисеевич, – теперь это село называется Кормовое. В Евпатории на улице Володарского, 20, где сейчас располагается налоговая инспекция, находилась перевалочная база. Сюда завозили ягнят, овец, после чего отправляли их на мясокомбинат.