Анатолий Шалагин - Горящие свечи саксаула

«21 марта 1833 года в 9 часов утра приступили к аутопсии тела Его превосходительства военного губернатора Оренбургской губернии графа Павла Петровича Сухтелена, скоротечно скончавшегося 19 часов 30 минут назад. 1. Тело правильного сложения и нормальной упитанности…»

.. А в окнах полуподвала госпитальной мертвецкой виднелись молодые яблоньки, собственноручно посаженные покойным графом два года назад в летнем саду при загородной резиденции. Деревца колыхались под легкими дуновениями мартовского ветерка. И первый скворец, усевшись на яблоневую ветку, заливисто пел свою песню. Жизнь продолжалась…

Вечером 21 марта во все концы Оренбургской губернии были направлены гонцы с депешами, в которых сообщалось о безвременной кончине военного губернатора, вызванной «быстротечной апоплексической болезнью». Более подробное письмо с описанием всех обстоятельств смерти Сухтелена и мерах, предпринятых в губернии и степи в последние два дня, барон Адам Григорьевич фон Энгельгардт написал лично. Это письмо было адресовано императору Николаю I.

Отправив курьера в столицу, которому было дано задание по пути известить в Уфе о кончине губернатора епископа Оренбургского и Уфимского Михаила, Энгельгардт вызвал к себе асессора Сплендоринского, продиктовал ему письмо Жангир-хану и сказал:

– Пусть толмачи быстрее переведут, и срочно отправляйте письмо в Астрахань. Надеюсь, хан еще не успел отбыть на джайляу. И еще – барон встал из-за стола и подошел к окну – Отправьте в Уфу за владыкой губернаторскую карету.

6 апреля состоялось погребение покойного губернатора. К полудню вдоль улицы Николаевской, ранее именовавшейся Большой и Губернаторской, стояли тысячи людей. В этом людском море виднелись простые катетки крестьянок и модельные шляпки оренбургских модниц, казачьи папахи и киргизские тюбетейки, диковинные тюрбаны бухарских купцов и фуражки разночинцев. Казаки из оцепления помахивали нагайками в сторону особо ретивых, пытавшихся пробиться поближе к краю тротуара, который уже в ту пору был мощеным. «Охлани! Куда давишь, холера!» – беззлобно покрикивали они на разномастную публику. Они понимали настроение людей. Здесь было не простое человеческое любопытство, здесь была настоящая скорбь.

Павел Петрович Сухтелен, хотя и пробыл на посту губернатора менее трех лет, оставил в памяти людей добрый след. Все, не взирая на чины и сословия, отмечали его какую-то негубернаторскую манеру общения с людьми. Он одинаково внимательно выслушивал дворян и крестьян, купцов и служителей церквей, мужчин и женщин. И непросто выслушивал, а пытался помочь людям. И эта народная память о добром губернаторе будет сохраняться вплоть до ХХ века. Во многих избах казаков рядом с божницами будут висеть незамысловатые портреты Сухтелена со словами:

А историки позже напишут:

«Сухтеленом положено столько начинаний, что приходится изумляться, как успел сделать столько этот талантливый администратор – и невольно появляется сожаление, что он слишком рано умер. Будь он большее время Оренбургским губернатором, жизнь города и края, пожалуй, приняла бы иное направление».

Но это будет потом. А пока народ провожал своего губернатора в последний путь. Особенно часто в тот день вспоминали эпизод из короткой жизни Павла Петровича, когда он, по сути, еще мальчишка, принял участие в битве при Аустерлице, и раненым предстал пред надменным Наполеоном. Французский император с ухмылкой сказал: «Ого! И этот сопляк решил тягаться с нами?». На что корнет Сухтелен на чистейшем французском языке ответил диктатору: «Молодость не мешает быть храбрым». И простые крестьянские бабы, и жены офицеров, слушая эту историю, плакали…

– Везут…. Везут… – послышалось со стороны Александровской площади.

Вдалеке показался казачий есаул, ведший под уздцы любимого губернаторского скакуна серой масти, покрытого траурной попоной. Следом медленным шагом следовали офицеры Оренбургского корпуса, несшие в своих руках красные, обшитые золотистой кисеей, подушечки, на которых лежали награды покойного. Первой несли золотую шпагу с бриллиантами, на эфесе которой было начертано «За храбрость». Следом над притихшей улицей несли ордена Святого Георгия III и IV степеней, орден Святого Александра Невского, ордена Святого Владимира III степени и Святой Анны II степени, прусский орден Красного орла, шведский орден Меча, французский орден Святого Людовика…

И вот, запряженный цугом в четверку рысаков показался пушечный лафет, на котором покоился гроб с телом губернатора…

Мигом с голов мужчин слетели шапки. Даже бухарские негоцианты поснимали свои тюрбаны. Многие встали на колени, неистово крестясь… Людской вой, как волна, катился по Николаевской улице…

Похоронили Павла Петровича Сухтелена в ограде Петропавловской православной церкви, хотя он был лютеранином. Таковой была воля благодарных оренбуржцев. Она была поддержана епископом Оренбургским и Уфимским Михаилом…

На месте слияния рек Увелька и Уй вольготно разместился город Троицк. И, хотя, это поселение пока еще имело официальный статус крепости, оно уже приобрело очертания настоящего города, претендующего стать своеобразным узлом, связывающим торговые пути между востоком и западом, севером и югом.

Рождение городу-крепости положил «птенец гнезда Петрова», первый оренбургский губернатор Иван Иванович Неплюев.

Случилось это в 1743 году в канун праздника Святой Троицы, и изначально новую крепость нарекли Ново-Троицкой. Нужно отдать должное первому губернатору, место для крепости он выбрал отменное. На высоком левом берегу Уя были возведены канцелярская палата, провиантский амбар, артиллерийский двор, цейхгауз, гауптвахта, пороховой погреб, гарнизонные казармы, дом коменданта крепости и несколько офицерских домов. Но, и это было главным, крепость не только занимала выгодное военно-стратегическое положение, на всю ширь вокруг нее располагались «…земли, к пахоте способные, сенные покосы, рыбные озера, леса…,что к довольству и жительству людскому на всегдашнее время потребно».

Со временем линейная крепость стала настоящим форпостом на границе России и Орды. Однако, настоящий боевой штурм ей пришлось испытать вовсе не от кочевников, стремящихся обходить Троицк стороной, а от армии Пугачева, осадившей крепость 6 мая 1774 года. К тому времени в городе – крепости имелось «317 дворов и кроме гарнизона, состоящего из драгун и казаков, 869 душ мужеска и 815 женска пола». Осада была недолгой, крепость пала и испытала на себе весь ужас пугачевских погромов. Все, что могло гореть, было сожжено. Подверглись разграблению все крепостные склады, из домов непокорных горожан сторонники самопровозглашенного императора Петра III выносили утварь, посуду и одежду. Мародеры не обошли стороной и величественный Свято-Троицкий собор, его они «совсем разграбили, священные сосуды, евангелие серебряные, позолоченные кресты, дорогие ризы прочие все священнические одежды утащили… Вино церковное выпито и пролито, елей со святой водой разлиты по полу». Но самым страшным оказалось другое.