Сьюзен Ховач - Наследство Пенмаров

– Местность и в самом деле примечательная… – Я заговорил о своей прогулке в Зиллан и о знакомстве с мистером Барнуэллом. Я был настолько занят собой, так уверен, что полностью себя контролирую, что сам удивился, когда вдруг спросил: – Папа, ты знаешь кого-нибудь из прихожан Зиллана?

– Ну, разве что внешне, – неуверенно ответил он. – Я же каждую неделю хожу на заутрени и к их лицам присмотрелся. Но там нет никого из нашего круга, кроме самого мистера Барнуэлла. Единственный владелец более-менее приличного куска земли в приходе Зиллан – это старый холостяк по имени Мередит, но он страдает артритом и не в силах выбираться из дому на заутреню, и я его еще не видел.

– Понимаю. – Я уже не мог остановиться. – Я хотел спросить, не знаешь ли ты некую миссис Рослин, очень красивую женщину лет тридцати или чуть моложе. – Он посмотрел на меня с крайним удивлением, а я бойко продолжал: – Я видел ее сегодня днем, приходский священник назвал ее имя. Я подумал: может быть, вы с ней знакомы.

– Наверное, я ее видел. – Он слегка улыбнулся. – Но ведь женщина «лет тридцати или чуть моложе» несколько старовата для юноши твоих лет?

– Меня просто поразила ее внешность, – пробормотал я и стал придумывать подходящий предлог, чтобы уйти, но отец заговорил прежде, чем я изыскал такую возможность.

– Смущаться ни к чему, – мягко сказал он, тронутый тем, что принял за наивное восхищение. – Я понимаю, что ты достиг того возраста, когда противоположный пол начинает привлекать. Может быть, раз мы уж заговорили об этом, мне следует сказать…

Долгожданный разговор о предмете, неотъемлемом в частной жизни джентльмена. Мне захотелось оказаться в Лондоне, за триста миль отсюда.

– …Как я был счастлив, – говорил он, – что ты хорошо себя вел в Оксфорде. Разумеется, я был уверен, что ты всегда будешь на высоте, но ты был молод и обладал свободой, к которой не привык, а я знаю, что молодому человеку в подобных обстоятельствах нелегко бывает придерживаться безупречных норм…

Я подумал обо всех женщинах, которых знал в Оксфорде, о женщинах из низшего класса, которые были готовы угодить молодому джентльмену в удовлетворении его не слишком скромных желаний, о женщинах, которые составляли столь тайную часть моей жизни, что даже ближайшие друзья не подозревали об их существовании. Стыд захлестнул меня горячей волной; я почувствовал, как у меня от чувства вины зарделись щеки.

– …Но я знал, что ты оправдаешь мое доверие, – заключил отец и тактично отвернулся, чтобы не видеть того, что он, вероятно, принял за краску невинности.

В ту ночь я спал плохо. Я то и дело просыпался и давал клятву, что незамедлительно начну новую жизнь, но, когда наконец наступило утро, мог думать только о миссис Рослин; позавтракав пораньше, я вышел из дому и отправился на прогулку по пустоши в сторону ее фермы.

Замок Чун, без сомнения, представлял значительный интерес с археологической точки зрения, но в то утро мой ум занимала совсем не археология, поэтому я не стал задерживаться у двойного кольца старых стен на вершине гряды – просто полюбовался великолепным видом на море к югу от Пензанса и к северу от утесов Морвы, а потом спустился в долину прихода Зиллан. Вскоре я увидел фермы; две стояли прямо у гряды, на которой располагался замок Чун: одна – изрядных размеров с разнообразными постройками и другая – просто коттедж с маленьким амбаром. Я решил, что покойный мистер Джон-Хенри Рослин жил на ферме и сдавал коттедж арендаторам, если земля вообще принадлежала ему. В Зиллане Пенмары владели многими землями, поэтому вполне могло статься, что Рослин сам был арендатором, а не йоменом [3] Йомены – крестьяне, которые вели самостоятельное хозяйство на земле, являвшейся их наследственным наделом. с собственной землей.

Я подошел поближе к дому. Это старое, старше, чем уродливый дом моего отца в Морве, строение, хотя и построенное из обычного для Корнуолла темного камня, было облагорожено временем и напомнило мне о доме в Гвике. Вокруг крыльца росли кусты шиповника и жимолости. Перед домом был разбит палисадник, и кем-то, скорее всего хозяйкой, в нем поддерживался порядок и выращивались ароматические травы. Я почувствовал благоухание тимьяна и лаванды и секунду постоял у ворот, наслаждаясь смешивающимися запахами и покоем старого каменного дома. Когда я вошел во двор, запах навоза резко перебил ароматы садика, и я брезгливо сморщил нос, пробираясь между копавшимися в грязи курами к задней двери.

Она была приоткрыта. Я уже начал гадать, почему тут так тихо и пусто, когда услышал голос, грубый голос, который неприятно разрезал утреннюю тишину.

– Лживая сука! – произнес мужчина с безобразным акцентом необразованного корнуолльца. – Будь проклят тот день, когда отец привез тебя из Сент-Ивса!

Я прирос к месту. Раздался холодный женский голос, и сердце мое замерло.

– Это вашему отцу надо было проклинать тот день, когда он вас зачал. – В тоне женщины отчетливо слышалась нотка презрения. Голос был низкий, самоуверенный, с легким корнуолльским акцентом. – Хороши сыновья! Вам некого винить, кроме самих себя, в том, что вы не унаследовали ферму.

– Ты в этом виновата! – закричал второй мужчина. – Если бы не ты…

– Попридержи язык, Джосс, – мрачно сказал первый. – Послушай меня, Джанна. Не знаю, как ты добываешь деньги, чтобы содержать дом, и, честно признаться, мне все равно. Но я тебе в последний раз предлагаю продать мне дом и землю. Это хорошая сделка за хорошие деньги – так что хорошенько подумай, прежде чем отказываться. Мне нужен дом, и я его получу. Если ты не отдашь его мне законным порядком, клянусь, я выживу тебя отсюда любым способом, и ты еще пожалеешь о том дне, когда решила перейти дорожку Джареду Рослину.

Я быстро и бесшумно пересек двор и, как только мужчина замолчал, широко распахнул заднюю дверь и ясным голосом сказал с порога:

– Ну-ну, поосторожней, мистер Рослин. Вымогательство карается законом. Уверен, вам не понравится, если вас вызовут в суд и упекут на несколько лет.

В комнате повисло молчание, а я тем временем переступил через порог и вошел в большую кухню.

Она стояла спиной к окну, освещенная солнцем сзади, поэтому я не видел выражения ее лица. Она не двигалась. У плиты застыл невысокий, но крепко сбитый молодой человек примерно моего возраста, который, как я решил, был младшим братом Джоссом, а поближе ко мне, у двери, стоял смуглый мускулистый фермер с жестким взглядом и плотно сжатым ртом, лет около тридцати.

Я, двадцатилетний мальчишка, посмотрел в глаза мужчине, который был старше меня лет на десять, оценивающе, как смотрят на соперника на ринге. А потом, смерив его взглядом, воздвиг между нами огромный классовый барьер, мое единственное оружие, и приготовился использовать его, чтобы уничтожить этого человека.