Эдвард Радзинский - Последняя ночь последнего царя

МУЖЧИНА. Ну вот – узнал.

ЮРОВСКИЙ. Я тебя сразу узнал. Да ты это понял.

МАРАТОВ. Она была совсем пустая, как тогда – двадцать лет назад, когда ты меня туда привел – впервые. Только теперь в пустой комнате стояли два стула – посредине.

ЮРОВСКИЙ. Да, после твоего отъезда, твоего бегства для паренька и для нее два стула поставил.

МАРАТОВ. И на всех стенах россыпи пулевых отверстий

ЮРОВСКИЙ. Метались они по комнате.

МАРАТОВ. И в коричневом полу выбоины…

ЮРОВСКИЙ. Докалывали!

МАРАТОВ. И у самого пола на обоях пятна, пятна…

ЮРОВСКИЙ. От замытой царской крови. Лужи были крови.

МАРАТОВ. А все остальное было, как тогда…Когда ты меня туда привел перед … Как тогда там была тишина и странный покой. Правда, тогдаэту тишину подчеркивал стук его шагов на втором этаже. Он все ходил там наверху в их комнатах.

ЮРОВСКИЙ. Точно, была у него привычка мерить комнату гвардейским шагом. Часами ходит, ходит и о чем-то думает. МАРАТОВ. Вот в той подвальной комнате в июле 20 года я и увидел их в первый раз.

ЮРОВСКИЙ. Кого?

МАРАТОВ. Старую парочку. Пришли и сели на эти стулья. Нет-нет, я, конечно, понимал, что это все кажется, но сидят, сидят… В комнате, где вы их расстреляли. ( Шепчет ) И сейчас сидят у самой стены.

ЮРОВСКИЙ. Укол! Укол! Больно! Сестра!

МАРАТОВ. Совет: не зови сестру! Я ведь не сказал главное: когда сестра придет – укол будет последним.

ЮРОВСКИЙ. Ты что?

МАРАТОВ. Ты не удивляйся. Французский революционер, казненный собственной революцией, прокричал ее закон «Революция, как бог Сатурн непременно пожирает собственных детей! Ты – темный, полуграмотный, ты этого не знал. Но мы, образованные, знали. И почему-то верили, что нам закон не писан. И только сейчас поняли – те, кого расстреляли тогда в июле в той подвальной комнате, обозначили начало. Начало Эры Крови… И вся наша История далее – Россия, кровью умытая. ( Смешок )

И сегодня в этой эре твою дату проставят…

ЮРОВСКИЙ. Когда?

МАРАТОВ. Молодец, не сомневаешься. Умрешь на рассвете. С великой милостью к тебе. Ты ведь персонаж исторический: цареубийца. Слишком мало вас осталось, исторических персонажей, нашей горькой Революции. Потому не станешь врагом народа. В некрологе напишут: друг народа, цареубийца умер от сердечного приступа.

Молчание.

Как обычно в шесть утра придет сестра, и получишь последний укол. Вместо пинка под зад – укол в зад. Конец героя.

ЮРОВСКИЙ. Откуда знаешь?

МАРАТОВ. Сестра с чекистом балуется. Я к ней за снотворным пришел, а они – на кушетке… Ну, дело молодое. И в перерывах эту новость про тебя обсуждают. Они при мне не церемонятся. Я ж ненормальный. Пока баловались – таблетки у нее и спер.

ЮРОВСКИЙ. Какие таблетки?

МАРАТОВ. То есть как это, какие?! Для тебя – от боли.

Молчание.

МАРАТОВ. Как услышал, что тебя в Кремлевку положили, сразу понял – живым не выпустят. И поспешил сюда же улечься. Редко пользуюсь прежними привилегиями – чтоб внимание не привлекать. А тут думаю, нет, надо спешить к нему – успеть с последним разговором.

ЮРОВСКИЙ. Хорошую весть ты мне принес, товарищ. Я так устал от этой боли.

МАРАТОВ. И еще больше от ожидания, когда тебя заберут. От своего страха. И от беспомощного страха за нее – за дочь.

ЮРОВСКИЙ ( хрипло ). С каким разговором ты пришел, товарищ?

МАРАТОВ. Я давно хотел прийти, но боялся, что разговора не получится – попросту выдашь… А теперь – получится… Перед смертью хороший разговор получается, к тому же таблеточки. Практику нашу не забыл? Разговор состоит из вопросов и ответов. Нет ответа.

ЮРОВСКИЙ ( усмехнулся ). И таблеточки – нет. О чем же отвечать, товарищ?

МАРАТОВ. Сбил ты меня… Трудно держать мысль. Они говорят, говорят, говорят. И звонки – все время твои звонки, звонки. И та комната. Ты один можешь помочь мне уйти из той комнаты. Мне нужно оттуда уйти. Но придется начинать сначала. Итак, 16 июля 1918 года в десять вечера мы пришли в ту комнату. Ты меня туда привел. И я увидел ее впервые. Там темнота была, но – щелчок – ты включил свет, загорелась голая лампочка под потолком, осветила ту комнату. Подвал. Единственное оконце закрыто деревянной решеткой. В оконце видны ноги часового.20 лет назад! Как время то пролетело! Ты еще черноволосый, а я молоденький худенький «товарищ Маратов». Оба мы в черных кожанках, чекисты так модничали. Карманы, конечно, оттопырены револьверами И далекая канонада. Белые у Екатеринбурга. Я навсегда запомнил наш разговор в той комнате

ЮРОВСКИЙ. Как слышна. канонада, сынок. Через пару дней сдадим город.

Шаги по потолку.

Вот так все время ходит, ходит. Из монастыря принесли яйца, молоко для паренька. Все хорошо уложено – в корзинах. (Усмехнулся.) Ну, утром еда мальцу … не понадобится. И можно будет эти корзины прихватить с собой, когда повезем хоронить. Мороки с трупами много будет – ребята проголодаются.

МАРАТОВ. Охрана?

ЮРОВСКИЙ. Предупредил. Особо не распространялся. Сказал: «Услышите выстрелы в подвале, не волнуйтесь – так надо». Но они, конечно, поняли: видишь-видишь?!

МАРАТОВ. И я посмотрел в окно, а там – сапоги, взад-вперед, взад-вперед… Это часовой Дерябин примерялся, как бы ему половчее встать, чтоб все увидеть. Зритель!

ЮРОВСКИЙ. Утром я их доктору сказал: «Город обстреливают, то да се. В целях безопасности придется иногда отсиживаться в подвале». Так что они не удивятся, когда мы их сюда пригласим. Сверим часы.

МАРАТОВ. У меня десять, ровно

ЮРОВСКИЙ. Белобородов обещал, что грузовик за трупами придет к полуночи. И сразу начнем. Ликвидация думаю, займет полчаса. Плюс уборка трупов. Возьмем оглобли во дворе, они стоят у сарая и привяжем к ним простыни с их постелей. Выносить будем в этих простынях, чтобы кровью коридор не заляпать. Все продумано.

МАРАТОВ. Комната уж очень маленькая, товарищ Яков. Двенадцать исполнителей и их тоже – двенадцать. Когда начнется, они ведь забегают по комнате. Можем перестрелять друг друга.

ЮРОВСКИЙ. Ну, во-первых, их будет уже одиннадцать. Мальчика-поваренка я у них после ужина забрал. Сказал, дескать, дядя его с деревни приехал – свидание попросил с племянником.

МАРАТОВ. Это хорошо. И так команда ворчит – девушек расстреливаем!

Шаги.

ЮРОВСКИЙ. Все ходит. Небось, радуется: дескать, скоро мы уйдем из города. Уйти-то уйдем… Да так на прощание хлопнем дверью, что мир содрогнется. Ну а насчет самой «ликвидации» я тоже все продумал.

Позавчера они попросили отслужить обедницу. Ну, думаю, пусть отслужат в последний раз. Я,сын нищего еврея разрешил последнему царю последнюю церковную службу – вот она, Великая Революция! Привел к ним священника – а они уже приготовились к службе. Выстроились: Царь посредине стоит, Алексей сидит на стуле, и Александра Федоровна рядом в кресле-каталке. И я подумал: как удобно вы встали! Будто для расстрела! Вот так же через два часа я их выстрою.