Борис Подопригора - Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер

Хоть и не записали Глинскому взыскание в карточку, но с мыслями о «загранке» ему пришлось проститься, по крайней мере, на какое-то время.

– Выдержишь «карантин» – там посмотрим, – туманно пояснил начальник курса, – в спецкомандировках важно не только язык знать, но и, как написано в уставе, «стойко переносить тяготы и лишения воинской службы». А ты у нас вспыльчивый…

Конечно, Борису было обидно. Тем более что по языковым предметам преподаватели его не просто хвалили, но даже ставили в пример остальным и говорили, что у него явный «лингвистический талант». Глинский, кстати, и сам не заметил, как этот талант прорезался. Просто к концу третьего курса количество перешло в качество, и занятия, что по арабскому, что по английскому, перестали быть работой. Превратились в естественное наполнение жизни. А что ещё, если не языки?

Ради самоутверждения и чтобы заглушить обиду, Борис стал неистово истязать себя физическими нагрузками – бегал и полуподпольно качался в спортзале соседствующего с институтом ликеро-водочного завода «Кристалл». А ещё он не бросил своего увлечения гитарой и даже организовал (на четвертом уже курсе) вокально-инструментальный ансамбль из курсантов-старшекурсников. Ансамбль этот был, конечно же, замечен начальством, но вот отношение к нему (по крайней мере, со стороны политотдела) было непростым и неоднозначным. С одной стороны, звучали оценки – «не советская там какая-то музыка», с другой – «иностранные песни – это дополнительная подготовка, и лексическая, и страноведческая». Да и ежегодно наведывавшиеся в институт «купцы» из «безгрешных» контор не раз высказывались за «более системное и разноплановое приобщение выпускников к современным формам культуры».

А что было в традиционной виияковской «культуре»? Из курса в курс неизменное – на вечерних прогулках: «Из-за острова на стрежень». Про то, что у «брачующегося» Стеньки Разина «всё на мази»: «From the Island down the River, / Celebrating Wedding Day / Стенька Разина ships appear / Стенька Разин is ОК…»

В итоге разгонять ансамбль не стали. Помогло этому одно любопытное обстоятельство, оказавшее весьма существенное воздействие на личную (в конечном счёте, не только личную) жизнь курсанта Глинского. Дело в том, что как раз почти одновременно с ансамблем в виияковской самодеятельности родился грандиозный проект – музыкальный спектакль, посвященный недавним трагическим событиям чилийского переворота в сентябре 1973 года. А надо сказать, что традиции виияковской самодеятельности были весьма глубокими, да и её возможности – тоже. Некоторые спектакли становились известными далеко за институтскими стенами. И вот постановщик спектакля, курсант выпускного курса, предложил встроить выступление ансамбля в конструкцию спектакля – достаточно условную, почти «капустную». Так сказать, для развития «высокоидейного, остроактуального, одновременно молодежного по подаче художественного материала». По крайней мере именно так было заявлено даже не начальнику политотдела института, а чиновнику из отдела культуры ЦК, получившему задачу лично разобраться, что там курсанты напридумывали.

А напридумывали они, что называется, «богато». Про рок-оперы, позднее собиравшие целые стадионы, тогда ещё особо не слыхали, но идеи уже витали в воздухе. А какая же рок-опера без женских партий? И где взять исполнительниц для них в военном-то институте? Курсисток-то ещё не набрали… Нет, конечно, какие-то девушки в ВИИЯ были, те же библиотекарши-«латифундии», но они пели на очень, как говорится, «застольном» уровне. Кто-то через свои связи предложил привлечь к этому делу двух молодых актрис из цыганского театра «Ромэн». Тем более что они и внешне вполне себе на чилиек смахивали. По крайней мере больше, чем большинство курсантов – на жгучих чилийцев.

Когда эти «чилийки» пришли на первую репетицию, у Бориса от удивления и неожиданности даже непроизвольно рот открылся… И с этого мгновения, можно сказать, и завертелась его очень нескучная личная жизнь… Да и то сказать – пора бы уж. Четвертый курс – тут и выпуск не за горами. Однокурсники один за другим подыскивали себе «вторых половинок». Часто это были девушки из своей среды, такие, чтоб перед распределением можно было заручиться еще и дополнительной поддержкой через дальновидный брак. Иногда женились на тех же библиотекаршах-лаборантках. Поскольку в ВИИЯ их брали, разумеется, не с улицы. Кстати, кандидатуры невест согласовывали лично с замполитом факультета, если, конечно, ему никто сверху не звонил: мол, в таком-то конкретном случае – полный порядок, а подробности знать ни к чему Даже вам, товарищ полковник. Иногда в ходе таких замполитовских смотрин порой выяснялись любопытные обстоятельства, вводившие в ступор не только институтское начальство, но и ГУК [17] ГУК – Главное управление кадров Министерства обороны. – Прим. авт. , да ещё с Лубянкой в придачу.

Так, например, случилось с Витей Луговым, когда он, кандидат на красный диплом, привёл на «собеседование» свою невесту. Казалось, девушка подходила по всем статьям: и умница, и хорошо держится, и комсомолка-активистка, и ленинская стипендиатка, да к тому же дочь Героя Советского Союза – летчика-испытателя… Но! При подробном рассмотрении вдруг выяснилось, что будущий тесть Лугового – мало того что бывший харбинец и выпускник токийского университета сорокового года, он ещё чуть ли не племянник белогвардейского атамана Семёнова, того самого, «злейшего врага советской власти».

Стали разбираться, как же он Героем стал, – выяснилась интереснейшая, хоть и незатейливая история. Дело было так: к «историческому» XXII съезду партии кровь из носу нужно было «поставить на крыло» новый истребитель, то есть получить подпись госкомиссии на акте приёмки. А госкомиссия подписывать отказывалась, поскольку, несмотря на всю «важность момента», ни один испытательный полёт не обходился без «предпосылок к лётному происшествию». Тут зампредсовмина по «оборонке» Дмитрий Федорович Устинов и позвонил директору авиазавода, которого хорошо знал ещё с войны:

– Моисеич! Тебя сколько раз на Героя Соцтруда посылали?

– Да вроде четыре…

– Ну вот, «подымешь» истребитель – на сей раз точно получишь. Никита Сергеич сам предложил… А звоню я тебе, чтобы ты прямо щас мне доложил, что тебе для этого нужно?

Подумал-подумал директор и ответил:

– Дмитрий Федорович, раз такое дело – дайте мне на завод ещё одну «звёздочку» – для испытателя.

– Добро. Давай сразу его фамилию в проект указа – там, перед съездом, не до тебя будет… Я как раз списки на награждение подбиваю… Ну уж и ты, как говорится, хоть сам разбейся…

Разбиваться директору не пришлось. Последней его надеждой и уж точно непоследним испытателем служил на заводе почти пятидесятилетний беспартийный старший лейтенант Митропольский. А репутация у него была «лучшего, но опального стрелка». Лётчик от Бога, но по разным причинам с не складывавшейся карьерой.