Вячеслав Немышев - Дневник полковника Макогонова

– А ты, Хруль, непонятливый с детства, – пьяно рычал Норгеймер и колотил гранатой по столу.

День сегодняшний для дежурного по комендатуре майора Хроленко проходил спокойно. Саперы вернулись без происшествий. Утром сразу, как пришли саперы, умотал куда-то начальник разведки. Душухин все бегал из угла в угол, требовал какие-то списки на убывших контрактников. А на кой дьявол ему, дежурному майору, думать о каких-то там списках? «Контрабасы» сегодня приходят, завтра их выгоняют по всяким поводам. Пьянь и рвань, одним словом. Думай еще за всякую падаль.

Женя выбрался из душной дежурки и раскурился с удовольствие у входа в штаб. Видел краем глаза, как помелся куда-то Душухин со своими бумажками.

– Вот Дух тормоз, – резюмировал Женя. В этот момент за воротами загудело. – Принесло кого-то, – с неудовольствием сказал Женя и махнул дежурному на воротах, чтобы выяснил.

– Разведка, – сказал солдат.

– Открывай, чего смотришь.

Синие ворота поехали в стороны. Во двор вкатился БРДМ. На броне – Макогонов. Соскочил с брони – и к Жене:

– Сейчас пришлю конвойных. Ко мне Мельника. Живо, – и, не подав руки, пошел мимо в штаб. Но сразу вышел оттуда и направился наискось по двору.

– Умник, – прошипел Женя. Резче сказать не решился даже шепотом, еще огляделся по сторонам. Солдат у ворот ухмыляется. – Чего щеришься? Ворота закрой.

Солдат, все так же ухмыляясь, стал сдвигать створ ворот.

– Мельник, Мельник. Да берите своего Мельника и хоть веревки из него вейте.

И снова уселся Женя в душной прокуренной дежурке и, подперев кулаком пухлую щеку, стал с удовольствием думать об огуречных грядках на тещиной даче.

Судьба не раз забрасывала сержанта Мельника во всякие мрачные места.

Привыкнув к тяготам и невзгодам армейской жизни, Вова Мельник с трудом выносил смрад и неудобства камеры, в которой пребывал по известным причинам уже несколько дней. Заключение под стражу было ему неимоверно в тягость. А все потому, что был Мельник человеком деятельным и даже в госпиталях, где приходилось бывать ему пару раз, находил себе занятия с интересом.

Камера представляла собой комнату без окон, с решеткой в двери, размером такой, что помещалось в ней свободно человек десять, а двадцать тоже бы поместилось, но если только битком, да и тридцать при желании можно было сюда впихнуть. Одним словом, стандартная камера для всякой «сволочи». «Сволочь» валялась на грязном полу, притулившись головами к стенам. Воняло от некоторых натуральной бомжатиной, кровяным и естественными испражнениями. Над «поганым» ведром, куда ходили сокамерники, Вова Мельник по большой нужде не присел ни разу. Все ж выводили его: то к Макогонову на разговор, то в штаб по документам и подписям – по пути и забегал.

Ведро переполнялось за сутки.

Пожурчал Мельник: мочой забрызгало пол и лежащего рядом с парашей полумертвого, измазанного кровью и калом человека. Заправив штаны и затянув ремень, Вова, пошатываясь, перешагивая через ноги и руки лежащих людей, добрался до своего угла, присел и, прижавшись затылком к холодному цементу, закрыл глаза.

Его глушануло… Он даже не помнил, как добирались до комендатуры, как волокли его в расположение. Повалили на койку, раздели и позвали Ксюху. Ксюха ощупала его, сказала, что жить будет, еще подмигнула. В голове его взрывались по одной и все вместе гранаты: «Ба-ах, ба-ба-бах!» – «Выходи!» – «Нэ виду!» – «Мельника завалили, будем мстить!» Савва предлагал подкурить травки, Тимоха выпить. Он решил выпить. Появился Макогонов, постоял, подумал. «День, чтобы прийти в себя», – сказал и ушел. Мельник понял слова командира привратно – пил день, второй. На третий опохмелился. Был вызван «на ковер» Макогоновым и предупрежден, что, если такое дело продолжится, вылетит он, Вова Мельник, с контракта, не взирая на все заслуги перед Родиной и разведкой. И пил-то он уже так – пивком оттягивался, но командир слово сдержал, сказал на четвертый день: «Пошел вон!» Коротко и ясно. Во взводе сожалели: «Вован, тебя предупреждали. Командир на принцип пошел. Знаешь же, как он за пьянку выходит из себя. Собирай, Вован, барахло».

В полудреме, стараясь не вдыхать глубоко смрад камеры, вспоминал Вова детали…

После таких обидных слов, увидев на плацу командира, отрыгнув себе на ботинок теплым пивом, Мельник выхватил у Тимохи автомат и в упор дал очередь по командиру. Да повезло ему: то ли рука у него дрогнула, то ли Тимоха успел хряпнуть сверху по автомату. И не задело командира, только порохом горелым сильно запахло. Его не били, но скрутили руки назад и поместили в эту камеру. Выводили его Тимоха и Паша Аликбаров. Они ему сказали, что уголовное дело командир решил не заводить, но с контракта и из разведки Вован летит белым лебедем.

Сильнее всех переживал «солнцепоклонник» Савва. Когда Тимоха выводил его, Савва маячил поблизости. Тимоха так зыркал на калмыка, что тот не решался приблизиться, но делал Вове знаки. Паша Аликбаров пинал Савву в шею и гнал прочь. Савва даже драться с Пашей пробовал, но здоровяк Паша, прихватив калмыка за ворот, поволок его куда-то за угол. Дальше Вова не видел, только просил Тимоху, чтоб сильно Савву не мучили. «Замучаешь его, макаку узкоглазую, как же», – пытался еще шутить Тимоха.

Да уж – не до шуток было всем.

Как-то напряженно стало в разведке после всех этих неприглядных и даже грязных историй. «Но ничего, – думал Вова, задыхаясь в смрадной камере от духоты и человеческих испражнений, – передюжим».

Сокамерники сначала сторонились Вовы. Они кучковались в своих углах, молились по утрам и вечерам, только однажды к нему подошли, спросили, где восток. Вова плечами пожал, но, подумав, указал в одну сторону – типа, там. Туда и стали молиться.

Часов на руках не было, и время Мельник рассчитывал по движениям за дверями камеры. Вот наряд прошел – узнал по голосу дежурного майора Хроленко. Вот заступили на смену – значит, вечер. Утром протопали менты на завтрак, наряд полы скоблит – значит, уже девять утра.

Курил Мельник много – так, хоть и на время, меньше чувствовалась невыносимая человеческая вонь.

И вдруг в камеру кто-то заглянул через решетку в двери.

– Брат, слышь, брат?

Мельник приподнялся, прислушался.

– Брат, потерпи еще. Скоро через ментов тебя вытащим. Держи.

Мельник пробрался к двери и принял через решетку бутылку и пакет с курицей.

– Спасибо, брат.

– Аттвечаю, вытащим, брат, – ответили из-за решетки.

Мельник отхлебнул водки и поставил рядом на пол, погрыз без аппетита курицу, больше половины отдал сокамерникам. Курица сглодали, водку выпили. Один подошел, присев на корточки рядом с Мельником, спросил:

– Сэуаи прэссуют, да?

– Да.