Анатолий Уткин - Русские во Второй мировой войне

Чемберлен был в затруднении, зная, что завтра Черчилль укажет на него пальцем. И все же старая команда: Чемберлен, Галифакс, Вильсон, Кадоган, Инскип и Саймон – выступила против союза с большевиками, приводя в качестве основного аргумента возможное недовольство Польши и Румынии. Военные тоже помогли: согласно их экспертизе, военная помощь, которую мог оказать Польше и Румынии Советский Союз, «не столь велика, как это принято считать». В своих мемуарах Черчилль так определил утраченные возможности: «Теперь, глядя на эти события издалека, приходишь к выводу, что Британия и Франция должны были принять русское предложение, провозгласить трехсторонний союз и оставить выяснение метода конкретных действий союза в случае войны на будущее. Тройственный союз мог бы перехватить дипломатическую инициативу, и Гитлер не смог бы прибегнуть к своей излюбленной тактике действий то на одном участке, то на другом… Британский народ принял принцип обязательной военной службы, и он имеет право совместно с Французской республикой призвать Польшу не создавать препятствия на пути реализации общего замысла. Мы должны были полностью поддержать идею сотрудничества с Россией, все балтийские государства – Литва, Латвия, Эстония – должны были также войти в ассоциацию… Не существовало никаких средств образования Восточного фронта против нацистской агрессии без активной помощи России. Русские интересы самым непосредственным образом были связаны с предотвращением реализации планов Гитлера в Восточной Европе. Это давало надежду на консолидацию всех государств и народов от Балтийского до Черного моря в единый фронт против агрессии». Последовавшая со стороны западных держав пауза, по мнению Черчилля, имела роковое значение.

После многодневного молчания Чемберлен сказал, что скорее уйдет в отставку, чем заключит союз с Советами. Более простодушный адмирал Четфилд выразил обеспокоенность тем, как бы Россия не заключила союза с Германией. «Это создает для нас самую опасную ситуацию». Протокол в этом месте фиксирует оживленное изумление по поводу страхов адмирала.

После двух недель молчания Лондона Сталин сместил Литвинова с поста комиссара иностранных дел. Его место занял Молотов. Как пишет американский историк У. Манчестер, «исследовать сознание психопата невозможно – кратчайшее расстояние между двумя точками становится лабиринтом, и все же… в мышлении Сталина был метод. По-своему, следуя собственным извращенным представлениям, он все же был патриотом; как Уинстон, он видел опасность рейха и желал своей стране избежать этой опасности. Такова была его цель. Любые средства были приемлемы для него. Он начал поиски выхода из данного положения. Без сомнения, он предпочел бы избежать привязанности к союзникам вовсе. Если на него с подозрением смотрели в европейских столицах, то и он наблюдал за западными лидерами с немалой долей паранойи». Пока союз с Британией и Францией выглядел предпочтительнее. Поэтому Молотову было поручено не прекращать дискуссий с Галифаксом и Бонне.

Гитлер следил за переменами в Кремле. В сообщении, полученном из Варшавы, говорилось, что Литвинов был снят со своего поста после того, как маршал Ворошилов сказал ему, что Красная Армия не готова воевать за Польшу, и осудил от имени генерального штаба «излишне далеко идущие обязательства». Германский поверенный в делах сообщил из Москвы в Берлин: «Не далее как 2 мая Литвинов принимал английского посла и был назван в прессе среди почетных гостей на параде. Его смещение представляется результатом спонтанного решения Сталина… На последнем партийном съезде Сталин призвал к осторожности, с тем чтобы избежать втягивания Советского Союза в конфликт. Молотов (не еврей) рассматривается как наиболее близкий сотрудник Сталина. Его значение очевидно гарантирует, что внешняя политика будет вестись строго в соответствии с идеями Сталина».

Естественно, на Западе гадали о том, какой будет новая советская политика, обсуждались возможные повороты. По мнению Черчилля, «советское правительство под воздействием Мюнхена убедилось в том, что ни Британия, ни Франция не станут воевать до тех пор, пока немцы на них не нападут. Поэтому рассчитывать на них не приходилось… Россия обязана была позаботиться о себе. Смещение Литвинова означало конец эпохи. Оно регистрировало то обстоятельство, что в Кремле потеряли веру в обеспечение безопасности совместно с западными державами и в возможность организации совместного восточного фронта против Германии».

Война была внутренней необходимостью нацизма. Через восемь дней после прихода к власти – 8 февраля 1933 г. – канцлер Гитлер заявил своему кабинету: «Следующие пять лет должны быть посвящены тому, чтобы сделать германский народ снова способным носить оружие. Это должно быть главной мыслью, всегда и везде». Парадоксально, но факт – Гитлер не был доволен овладением частью Чехословакии мирными способами. В ноябре 1938 г. он говорит о необходимости «преподносить германскому народу дипломатические события таким образом, чтобы внутренний голос самой нации взывал к силе… Нужно воспламенить боевой дух германского народа, яд пацифизма нужно уничтожить».

Муссолини и Гитлер 22 мая 1939 года подписали так называемый «Стальной пакт», обещая использовать силу для обеспечения жизненного пространства своим народам. В случае вступления одной стороны в войну другая обязывалась «немедленно прийти на помощь в качестве союзника, поддерживая союзную сторону всеми вооруженными силами на суше, в море и воздухе».

В Европе складывалась своеобразная ситуация. Красная Армия (столь низко оцениваемая Чемберленом) насчитывала триста дивизий. Вермахт – двести дивизий. Франция и Италия – по сто дивизий.

Немцы были очень активны на Балтике. Под их давлением литовцы отдали Германии Мемель. Финляндия, Эстония и Латвия отвергли предложение СССР подписать двусторонние договоры о ненападении, но подписали такие договоры с немцами. Генерал Гальдер из ОКХ проинспектировал их оборонительные сооружения. На западе Бельгия под давлением немцев заявила о своем нейтралитете.

По подсчетам Гитлера, к первой годовщине Мюнхена у него должно было быть более 7 миллионов солдат во всех родах войск. Он полагал, что это тот случай, возможности которого не следовало упускать. Приказы об уничтожении Польши уже были отданы. Едва ли уже что-либо могло остановить хорошо смазанную военную машину Германии. В будущем она могла предполагать относительное ослабление своей мощи.

За пределами узкого круга германского руководства тогда еще не знали, что Гитлер намерен вторгнуться в Польшу во что бы то ни стало.