Анатолий Уткин - Русские во Второй мировой войне

Одним из наиболее популярных суждений по поводу плана «Барбаросса» является указание на потерю месяца-полутора из-за битвы на Балканах, что якобы и спасло Россию с ее ранней зимой. Далеко не все историки разделяют это суждение. Такие специалисты, как англичанин А.-Дж.-П. Тейлор, считают подобные посылки «легендой, придуманной немецкими генералами для оправдания своего поражения в России и фактически ни на чем не основанной. Лишь 15 из 150 немецких дивизий, предназначенных для первого удара, были отвлечены на Балканы, вряд ли это серьезная потеря. Планы мобилизации в Германии для Восточного фронта не были выполнены к 15 мая по совершенно другой причине: вследствие недостатка снаряжения, особенно автотранспорта. Гитлер пытался начать тотальную войну, опираясь на экономику мирного времени. Даже при месячной отсрочке 92 немецкие дивизии, т. е. 40 % общего числа, пришлось снабжать из французских ресурсов. Отсрочка, возможно, даже оказалась кстати, поскольку после весеннего таяния снега земля просохла к середине июня».

Первый страшный удар по Советскому Союзу нанесла германская авиация. В нападении были задействованы 2700 самолетов люфтваффе (60 % всей военной авиации Германии). Их эффективность была страшной. В течение первой недели войны немецкие самолеты уничтожили на земле и в воздухе более 4000 советских самолетов. Небо на долгие месяцы стало немецким, что обеспечивало танковым колоннам, не боясь воздушных ударов, сосредоточиться на земных целях.

Генерал-полковник Франц Гальдер, начальник штаба ОКХ – лицо, ответственное за ежедневную оценку Красной армии, – записал в дневнике 22 июня 1941 года: «Общая картина первого дня наступления такова: противник был захвачен немецким нападением врасплох. Тактически он не был развернут для обороны. Его войска в приграничной зоне находились в своих обычных местах расположения. Охрана границы в целом была плохой. Тактическая внезапность привела к тому, что вражеское сопротивление непосредственно на границе оказалось слабым и неупорядоченным, а потому нам удалось повсюду захватить мосты через приграничные реки, прорвать находившиеся вблизи границы позиции пограничной охраны (полевые укрепления). После первого шока противник вступил в бой. Наступлением наших дивизий на всех участках противник был отброшен с боями в среднем на 10–12 км. Тем самым был открыт путь моторизованным соединениям».

Смятение в Москве длилось несколько дней. Из столицы не поступало четких приказов. Собственно, действовал лишь один приказ – сражаться до последнего. Генералы, отдавшие приказ отступать или просто вынужденные отступать, были расстреляны. 29 июня вышла основополагающая директива правительства и партии: «Война радикально изменила всю ситуацию, наша родина находится под страшной угрозой, и мы должны быстро и решительно перевести всю нашу работу на военные рельсы». Теперь речь пошла о борьбе за выживание. Руководство страны призвало «не оставлять врагу ни единого локомотива, ни грузовика, ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозы должны уводить свой скот… вся имеющая ценность собственность, включая металл, хлеб и горючее, которые не могут быть взяты с собой, должны быть все без исключения уничтожены». То было первое указание на то, что западная «прогулка» в России не повторится. Врага ждала выжженная земля.

Вскоре же был создан Государственный Комитет Обороны (ГКО). В него вошли всего восемь высших руководителей государства, но его функции стояли над всеми законами. Члены ГКО имели право заседать в ставке. Так обозначилась сверхцентрализация управления в стране, вступившей в смертный бой. (Одним из теоретиков, подготовивших систему «ГКО – ставка», явился маршал Шапошников, предсказавший эффективность этой системы еще в начале 30-х годов). Сталин, ушедший ото всех на трое суток сразу после начала войны («в плохом настроении и нервный», по словам очевидца), выступает снова на первый план.

Но пока в Москве не было серьезной оценки быстро меняющихся событий. Сталин и его помощники на этом этапе теряют время, обсуждая, какой тип винтовки (стандартная или кавалерийская) выдавать войскам, нужен ли штык, каким должен быть этот штык и т. п. Маршалы Советского Союза и генерал Жуков, возглавлявший генеральный штаб, разъехались по фронтам. Характерный своей беспардонностью маршал Кулик приземлился 24 июня в расположение генерала Болдина около Белостока, чтобы увидеть своими глазами 10-ю армию, пытающуюся в условиях нехватки горючего и боеприпасов выйти из-под готового замкнуться германского окружения. Не зная ожидаемого совета и руководства, Кулик посоветовал «продолжать действовать» и улетел, что командир корпуса Никитин прокомментировал как «странный визит». Неподалеку Шапошников и Ворошилов видели своими глазами, как контроль над критически важным Западным фронтом ускользает из рук его командующего – генерал-полковника Павлова.

Командование Северо-Западного фронта (генерал-полковник Кузнецов) строило свою тактику на контрударах – особенно в отношении танковых ударов немцев в приграничном районе. Просчеты такой тактики сказались быстро. 11-я армия генерала В.И. Морозова отступила от старой крепости Каунаса к месту сосредоточения относительно боеготовых дивизий и начала контратаку. Атакующие, прямолинейно действующие нападающие при умелой огневой обороне теряют гораздо больше. И в данном случае части Морозова понесли огромные потери, не добившись при этом желаемых результатов. Когда Морозов 25-го июня позвонил Кузнецову, тот отказался с ним разговаривать и назвал его «немецким шпионом». В пику атакующему его 4-му танковому корпусу немцев, Кузнецов призвал свои танковые части «осуществлять операции небольшими подразделениями». Такая тактика свела на нет большие танковые резервы Красной Армии. 690 танков полковника Черняховского 23 июня стояли без горючего, а в ходе трехдневного боя 23–26 июня 250 советских танков встали на пути 1-й танковой дивизии вермахта. Немцы довольно быстро справлялись со старыми моделями советских танков, но огромные, тяжелые КВ («Клим Ворошилов») поразили германских танкистов. Атака советских КВ заставила элитарную первую танковую дивизию сначала обороняться, а затем отступить. Но немцы вели себя гораздо энергичнее и маневреннее, они разместили на соседних высотах батареи тяжелых орудий и буквально расстреляли танки, против которых не действовали обычные противотанковые ружья.

Это был первый случай столкновения советских и германских сил, и в какой то-момент немцы дрогнули. Да, они быстро вышли из положения, Манштейн мчал вперед, оставляя позади огромные массы советских войск. Но на мгновение в эти жаркие июньские дни они усомнились в своей безусловной непобедимости. И все же даже для самых критичных немцев реальность уже была обескураживающе благоприятна: в районе Двинска (Даугавпилса) зияла дыра, сквозь которую Лееб вводил все новые силы. Северо-Западный фронт терял способность организованного сопротивления. Как будто советские военачальники никогда не слышали о минных полях, о бетонированных огневых точках «линии Маннергейма», о способах остановить рвущегося врага иным, кроме как контратака, способом. Еще об одной удивительной слабости вспоминает начальник связи Северо-Западного фронта Т.П. Каргополов: «Офицеры штаба продолжали рассматривать телефон как главное средство связи. В случае обрыва линии у них как бы автоматически отключалась связь с подведомственными войсками, хотя радио еще работало. В этих случаях, когда им предлагалось использовать радио для передачи критически важной информации, они всячески выражали сомнение в отношении этого вида связи». Все это препятствовало изобретательной и скоординированной обороне.