Александр Михайловский - Пусть ярость благородная

Дэва-сан решил, что после возвращение на якорную стоянку он обязательно накажет смерда, оборвавшего его мысль, за несдержанность. А сейчас он взял из рук адъютанта бинокль и направил свой взор в конец строя. «Ёсино» действительно горел, причем так, будто уже не меньше часа находился в тяжелейшем бою. В бинокль был виден вполне ощутимый крен, и густые клубы черного дыма, вырывающиеся из не видимых отсюда пробоин в левом борту. Иногда среди дыма сверкали багровые языки ревущего угольного пламени. Именно так христиане изображают ад… «Но как же так? – растерянно подумал контр-адмирал, – всего пять минут назад все было нормально. И кто же его обстрелял, совершенно никого не видно? И, самое главное, чем?!»

Недоумения адмирала рассеялось тогда, когда среди волн засверкали вспышки выстрелов. Причем эти вспышки были такими частыми, что сливались прямо в какую-то вольтову дугу. «Вот они…» – подумал контр-адмирал, разглядывая узкие хищные силуэты, покрытые неровными, серо-голубыми треугольными пятнами в тон неспокойного моря. Не успело сердце адмирала ударить и пятнадцати раз, как вокруг и без того поврежденного «Ёсино» встали столбы воды. Взрывов было много, и их сила соответствовала шести-, а то и восьмидюймовым японским снарядам. Чуть позже снова докатился приглушенный грохот. Каким-то краем сознания контр-адмирал отметил, что снаряды рвутся не сразу… всплески от их падения встают несколько в стороне от борта, а вот пенные столбы взрывов поднимаются по оба борта обреченного крейсера, хотя гуще все-таки под левым. Значит, эти снаряды, хитрое изобретение злобных северных варваров, при недолете падают в воду, взводят взрыватель, и, пока горит замедлитель, успевают пройти под днище корабля и лопнуть там, наподобие маленькой морской мины. Нацеленные правильно, падают в воду у самого борта и, ударяясь в борт ниже ватерлинии, рвутся, нанося ужасные подводные пробоины в самом уязвимом месте. А перелеты попадают в борт и надстройки, вызывая разрушения и пожары. Какие злобные западные демоны надоумили русских на этот разрушительный прием? У адмирала даже мгновенно сложилось название – «Стрельба на недолетах». А вот «Ёсино» обречен, его крен уже превысил тридцать градусов, и до опрокидывания вверх килем остались считанные секунды. А эти морские хищники, пожиратели плоти японских моряков, приближались к следующему кораблю отряда – «Такасаго».

– Передайте на «Микасу», – ровным голосом сказал контр-адмирал Дэва сигнальщику, – «Атакован русскими крейсерами, веду бой. Прошу Вашего разрешения выйти из строя и контратаковать противника на контркурсах». Не успел сигнальщик нанизать флаги на фал, как и у «Такасаго» вышло время его жизни. Сначала контр-адмирал увидел, как по русским с сильным недолетом выстрелила его кормовая восьмидюймовка. А ведь это орудие страдало от отсутствия точности, а не дальнобойности; значит, русские каким-то образом вели огонь с совсем уж запредельных дистанций. Потом на «Такасаго», как и раньше на «Ёсино», обрушился смертоносный шквал русского огня и металла. Только конец его был куда более скорый и страшный. Откуда-то с кормы (скорее всего, из элеваторов подачи боеприпасов к восьмидюймовому орудию) в небо рванул столб радужного пламени высотой больше сотни футов. Про себя Дэва заметил, что так может гореть только кордит. Несколько секунд спустя до корабля докатился громовой свист и рев, в котором контр-адмиралу слышался торжествующий хохот демонов, получивших сегодня богатую жертву. Меньше чем за пять минут контр-адмирал лишился половины своего отряда, а русские крейсера и не думали останавливаться. В бинокль был видно, что теперь стволы их орудий наводятся на «Читосе». Это не морские хищники, нет, это два крейсера-убийцы, выбравшие сегодня жертвой его отряд. «Почему же молчит Того?» – с отчаяньем думал Дэва, понимая, однако, что несправедлив к своему командующему – просто тот еще не успел ответить, слишком уж медленен разговор с помощью сигнальных флагов. Вот над мачтами «Микасы» поползли какие-то флажки…

– Господи контр-адмирал, – подошедший сигнальщик поклонился, – вице-адмирал Того дает вам свое разрешение.

– Поздно, – с горечью произнес Дэва, наблюдая, как «Читосе» исчез за стеной разрывов. – Теперь у меня остался только мой флагман «Касаги». Но долг самурая тяжел как гора, а смерть легка как перышко. Идэ–сан, – обратился он к командиру крейсера, – передайте на машину, пусть дадут самый полный ход, да – и пусть инженер-механик надежно заклепает клапана, сдается мне, их уже не придется расклепывать. Рулевому лево на борт, циркуляция на шестнадцать румбов с минимальным радиусом. Идем в атаку на контркурсах. Я надеюсь, вся команда этого доблестного корабля готова умереть за своего императора? Так, как уже сделали их товарищи на «Ёсино», «Такасаго» и «Читосе»? – ответом ему был крик «банзай!» собравшихся на мостике офицеров.

Крейсер уже ложился в циркуляцию, когда марсовый закричал:

– Головной русский крейсер выпустил мину! Идет на «Якумо»!

«Какая может быть мина за восемьдесят кабельтовых? – пренебрежительно подумал Дэва, – этот смерд совсем помешался от страха смерти…».

Потом вдруг со стороны послышался нарастающий шум, будто приближается курьерский поезд, и контр-адмирал все-таки глянул в море, остолбенев от увиденного. То, что с дьявольским грохотом и воем молнией пронеслось под водой мимо борта его крейсера, оставляя позади себя не тоненький след пузырьков, а широкую быстро тающую вспененную колею, никак не могло быть миной Уайтхеда. Никакая самодвижущаяся мина никогда не сможет двигаться вдесятеро быстрее самого быстроходного корабля; ничто, сделанное руками человека, не сможет вот так вспарывать воду, будто бритвой. Впервые адмирал почувствовал обреченность. «Мы воюем с демонами, а их победить нельзя. Это конец…» С болезненным любопытством контр-адмирал наблюдал, как тянулся к «Якумо» белопенный указующий перст. Вот он воткнулся в борт прямо под средней трубой – и исполинский взрыв разломил лучший броненосный крейсер Объединенного Флота пополам. Это было последнее, что Дэва-сан видел в своей жизни, потому что на «Касаги» уже обрушился рой русских снарядов. Взрывная волна от фугасного снаряда, перебившего фок-мачту у основания, подбросила бесчувственное, кувыркающееся тело адмирала далеко вверх, а потом с размаху шлепнула его о холодные воды Желтого Моря.

Теперь контр-адмирал Дэва был мертв – он унес в свою морскую могилу все свои мысли и догадки. Вообще из личного состава третьего боевого отряда этот день не пережил ни один человек. А события продолжали катиться дальше, как катится вниз горная лавина.