Надежда Тэффи - Шарманка Сатаны

Входит Арданов. Серафима уходит.

Арданов. Здравствуй, Лизок. Вот тебе твои деньги. (Передает ей пакет.) Сорок тысяч.

Арданова (берет пакет, смеется, приплясывает) . Сорок тысяч. Сорок тысяч. Танцуй, Робинзон. Мы тебя прославили… На ноги поставили.

Арданов. Давай, я спрячу.

Арданова. Погоди. Дай поплясать. (Обнимает пакет и кружится.) Никогда еще с таким кавалером не плясала, которому цена сорок тысяч. Танцуй, Робинзон. (Останавливается.) И как можно было дать такую уйму денег за этот старый гриб Вознесенское. Ведь уж такая гадость была, такая тоска, мох да клюква.

Арданов. Ну что ты понимаешь. Там земли много. Ну дай я спрячу.

Арданова. Все-таки весело, что у меня столько денег. Боюсь только, что, пожалуй, мама рассердится. Ведь это ее имение-то было.

Арданов. Ну раз она тебе его подарила, так ты имеешь полное право делать с ним, что хочешь. Ну дай же я спрячу.

Арданова. Куда же ты спрячешь?

Арданов. Да вот хоть сюда в бюро. А в понедельник отвезу в банк.

Лушка (вбегает) . Ворохловы на моторе подъехали.

Арданова. Иду, иду.

Уходит. Арданов запирает деньги в бюро и уходит тоже. Оба тотчас же возвращаются с супругами Ворохловыми. Илюшечкаидет за ними.

Ворохлов. Бывал здесь, бывал. Еще при покойном исправнике бывал. (Оглядывает комнату.) Ну, у вас здесь, конечно, все по-новому, как говорится, стиль декаля.

Ворохлова. Очень, очень у вас хорошо. Мне вот и Илюшечка нахваливал, что хорошо.

Илюшечка садится в угол, уткнув нос в альбом.

Арданова. Садитесь, пожалуйста. Илья Иванович. Глафира Петровна.

Ворохлов. Сядем, сядем. Отчего не сесть. Сегодня, значит, литки пить будем? За сколько именьице-то продали? Лизавета Алексеевна?

Арданов. За сорок тысяч.

Ворохлов. Ну что же, и то деньги. (Луша вносит поднос с чаем.) Если бы я знал, что вы продаете, я бы, пожалуй, и сам купил.

Ворохлова. Ну и на что тебе?

Ворохлов. А я и сам не знаю. (Задумчиво.) Видно, прынт такой.

Арданова. Что?

Ворохлов. Нет, это я так.

Арданова. Глафира Петровна. Вареньица?

Ворохлова. Свеженького? Много теперь ягоды носят. У нас уже 4 пуда наварено. Да и с прошлых годов пудов 7 аль 8 осталось. Варю нынче, а сама думаю, и куды это все и на что это все. И чего я варю, и сама я не знаю, чего я варю, а вот варю.

Ворохлов (мрачно). Прынт такой, оттого и варишь. Все на свете по прынту делается.

Елизавета Алексеевна, отвернувшись, тихонько смеется, потом подходит к Илюшечке.

Арданова. Илья Ильич, чашку чаю. Что вы так тихо сидите?

Илюшечка (очень смущенно). Благодарю, я… дома пил, я с удовольствием, не хочу.

Ворохлов (с сокрушением покачав головой). Не везет мне в сынах. Один спился, сбродяжился, а другой вот, стиль декаля. Старшего-то в Лондон посылал. Исправник покойный правду говорил: «Выпороть его надо, а не в Лондон».

Ворохлова. Ну что же говорить, исправник они, конечно, человек начитанный, а где уж нам-то различать, когда человека пороть надоть, а когда его в Лондон. А и то сказать, какой ни на есть Петруша наш, одначе добрые люди им не брезгивают. На прошлой неделе Чеканевы сватов присылали.

Арданов. Это какие Чеканевы?

Ворохлова (гордо). А такие, что при своих средствах и винокуреной завод свой. И очень, говорят, нам с вами породниться приятно, и живем мы, говорят, слава Богу, и у нас маменька с утра в шелковом платье в гостиной сидят и пасьянс раскладывают. Вот как добрые люди про нашего Петрушу думают.

Ворохлов. Ну. Распавлинила хвост.

Входят Полина Григорьевнаи Долгов.

Полина. Бонжур, бонжур. Вот Андрей Николаич у нас сидел, я и его с собой притащила. Я мелодия, а он мой акомпаниман. Хи-хи-хи.

Арданова. А что же Петр Петрович?

Полина. Ах, право не знаю. Он все возится со своим пернатым царством.

Ворохлов. Это что же, кур разводит, что ли?

Полина. Нет, у него теленок и две свиньи.

Арданов подвигает стул Полине.

Полина. Нет, я хочу рядом с Ильей Иванычем. Илья Иваныч наш меценат.

Ворохлов. Это к чему же? Как понимать?

Полина. В полном смысле. Вы наш городской покровитель, и вы пожертвовали в приют пять мешков крупы. Я все знаю.

Долгов. Восторг, восторг и восторг, Полина Григорьевна, дайте мне скорее поцеловать вашу ручку. (Целует и говорит серьезно.) Мерси. Вы сами не подозреваете, сколько вы можете доставить чистой радости.

Ворохлова. Как это все по-столичнэму.

Долгов. Что?

Ворохлова. Обращение, говорю, очень московское.

Ворохлов. Теперь и наш город немногим чем Москве уступит. И телефон есть, и лектричество есть, и на моторах ездим, а еще поживем, так я к вам на эропланте прилечу в карты играть. Фррр…

Ворохлова. Ой, батюшки страсти.

Ворохлов. А как подумаешь, так ведь 20-то лет тому назад у нас здесь еще и железной дороги не было. Нда-с. Далеко мы шмыгнули. Ух, как далеко. Самих себя не видать.

Входит Клеопатра Федотовнаи Иван Андреевич. Здороваются.

Клеопатра. Ах, как я была поражена, когда я узнала, что вы продали Вознесенское. И зачем вы продали?

Арданова. Надоело уж очень. Я все равно каждое лето к маме уезжала, а зимой там жутко. Лучше жить здесь, в городе.

Клеопатра. Какое чудное имение. Мы когда-то с Иван Андреичем туда за грибами ездили. Помнишь, Иван Андреич? Хи-хи-хи, Полина Григорьевна, я вам потом что-то расскажу.

Полина (жеманясь). Ах, уж вы всегда. Анфан терибль{Ужасный ребенок (от фр . enfant terrible).}.

Во время разговоров Долгов пристально смотрит на говорящих, внимательно слушает каждого, улыбается про себя.

Арданова. И мужу надоело это Вознесенское.

Клеопатра. Ну что ж, в городе можно было сезон проводить, а остальное время в деревне.

Ворохлов. У нас на Волге тоже сезоны были: комариный, мошкариный и вохры. Уж что лучше, не знаешь. Комары сосут-сосут. Уж на что худо, а пойдет мошкариный сезон, да как полезет мошкара и в рот, и в нос, и в глаз, вздохнуть не даст. А уж как вохра донимать начнет, так уж тут и комара голубчиком вспомнишь.

Иван Андреич. А по-моему, и в уединении можно не без пользы время провести. Вот я, например, занимаюсь, кроме службы, серьезным делом, так мне времени еще не хватает.