Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

– Ахъ! Ахъ, Ахъ! Ааа… [323]– заговорилъ онъ, вспоминая все, что было. [324]– Какъ нехорошо…

И [325]его воображенію представились опять всѣ подробности [326]ссоры съ женою, [327]вся безвыходность его положенія.

«Да, она [328]не проститъ, да, она такая женщина», – думалъ онъ про жену.

– Ахъ! Ахъ, Ахъ! – приговаривалъ онъ съ [329]отчаяніемъ, вспоминая самыя тяжелыя для себя впечатлѣнія изъ всей этой ссоры.

«Ахъ, еслибъ заснуть опять! Какъ тамъ все въ Америкѣ безтолково, но хорошо было».

Но заснуть уже нельзя было; надо было вставать [330]бриться, одѣваться, дѣлать домашнія распоряженія, т. е. отказывать въ деньгахъ, которыхъ не было, дѣлать попытки примиренія съ женой, изъ которыхъ едва ли что выйдетъ, потомъ ѣхать въ Присутствіе, [331]главное, надо было вспоминать все, что было. Изъ всего, что онъ вспоминалъ, непріятнѣе всего была та первая минута, когда онъ, вернувшись изъ театра веселымъ и довольнымъ, съ огромной грушей для жены въ рукѣ, увидалъ жену съ [332]несчастной запиской въ рукѣ и съ [333]выраженіемъ [334]ненависти во взглядѣ. И при этомъ воспоминаніи, какъ это часто бываетъ, мучало [335]Степана Аркадьича не самое событіе, но побочное обстоятельство, то, какъ онъ принялъ эту первую минуту гнѣва жены.

III.

[336]Занимая 2-й годъ мѣсто начальника въ Москвѣ, онъ пользовался общимъ уваженіемъ сослуживцевъ, подчиненныхѣ, начальниковъ и всѣхъ, кто имѣлъ до него дѣло. Главный даръ [337]князя Мишуты, заслужившій ему это общее уваженіе, состоялъ, кромѣ мягкости и веселаго дружелюбія, съ которымъ онъ относился ко всѣмъ людямъ, преимущественно въ полной безстрастности и совершенной либеральности, состоящей не въ томъ, чтобы строже судить сильныхъ и богатыхъ, чѣмъ слабыхъ и бѣдныхъ, но въ томъ, чтобы совершенно ровно и одинаково относиться къ обоимъ.

[338]Князь Мишута, не считавшій себя совершенствомъ, былъ исполненъ снисходительности ко всѣмъ. И этимъ онъ нравился людямъ, имѣвшимъ до него дѣло. Кромѣ того, онъ умѣлъ ясно, легко и кратко выражать свои мысли письменно и изустно, и этимъ онъ былъ дорогъ для сослуживцевъ.

Войдя въ Присутствіе, Князь Мишута кивнулъ, проходя, головой почтительному швейцару, поздоровался съ Секретаремъ и товарищами [339]и взялся за дѣло. «Если бы они знали только, – думалъ онъ, когда Секретарь, почтительно наклоняясь, поднесъ ему бумаги, – какимъ мальчикомъ виноватымъ былъ нынче утромъ передъ женой ихъ [340]Начальникъ».

Просидѣвъ засѣданіе и отдѣлавъ первую часть дѣлъ, Степанъ Аркадьичъ, доставая папиросницу, шелъ въ кабинетъ, весело разговаривая съ товарищемъ по службѣ объ сдѣланной ихъ другимъ товарищемъ и исправленной ими ошибкѣ, когда швейцаръ, заслоняя своимъ тѣломъ входъ въ дверь и на носу входившаго затворяя ее, обратился къ Степану Аркадьичу:

– Господинъ спрашиваютъ ваше превосходительство.

Степанъ Аркадьичъ былъ еще Надворный Совѣтникъ, но занималъ мѣсто дѣйствительнаго Статскаго Совѣтника, и потому его звали Ваше Превосходительство.

– Кто такой?

Швейцаръ подалъ карточку.

Константинъ Николаичъ [341]Ленинъ. [342]

– А! – радостно вскрикнулъ Степанъ Аркадьичъ. – Проси въ кабинетъ.

– Это [343]Костя [344]Ленинъ. Знаете: сынъ Николая Федорыча.

– Развѣ онъ въ Москвѣ живетъ?

– Онъ? Онъ вездѣ – въ Москвѣ и въ деревнѣ, что-то усовершенствуетъ – народъ что-то изучаетъ. Но прекрасный малый. Мы съ нимъ и по охотѣ друзья, да и такъ я его люблю, – говорилъ Степанъ Аркадьичъ съ тѣмъ обычнымъ заочнымъ пренебреженіемъ, съ которымъ всѣ обыкновенно говорятъ о людяхъ, къ которымъ лично мы относимся иногда не только не пренебрежительно, но подобострастно.

<���Съ [345]Ленинымъ, когда онъ вошелъ, Степанъ Аркадьичъ обращался тоже не съ тѣмъ пренебреженіемъ, съ которымъ онъ говорилъ; и если не съ подобострастіемъ, котораго и не могло быть, такъ какъ Ордынцевъ былъ лѣтъ на 5 моложе Степана Аркадьича, но съ уваженіемъ и видимой осторожностью, которую, очевидно, вызывало съ разу бросающіеся въ глаза чувствительность, застѣнчивость и вообще несоразмѣрное самолюбіе [346]Ленина. Ордынцевъ былъ красивый молодой человѣкъ лѣтъ 30 [347]съ небольшой черной головой и необыкновенно хорошо сложенный. Все въ его походкѣ, постановкѣ груди и движеніи рукъ говорило о большой физической силѣ и энергіи.

– Здраствуй, любезный другъ, ужасно радъ тебя видѣть, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, обнимая его.> – Ужасно, ужасно радъ всегда, а особенно теперь, – сказалъ онъ съ удареніемъ, – тебя видѣть. И спасибо, что отъискалъ меня здѣсь – въ этомъ вертепѣ; знаю твое отвращеніе ко всему административно, судебно, государственно и т. д. Ужъ извини меня за это, – и [348]князь Мишута сталъ смѣясь застегивать мундиръ, какъ будто желалъ скрыть крестъ на шеѣ.

Лицо Ленина, [349]все подвижное, выразительное, сіяло и удовольствіемъ и неудовольствіемъ за то, что швейцаръ грубо остановилъ его, и сдержанностью при видѣ чужихъ лицъ, товарищей [350]Облонскаго.

– [351]Мое отвращеніе, съ чего ты взялъ? Смѣшно мнѣ иногда, – сказалъ онъ, оглядываясь на чужія лица.

– Да позвольте васъ познакомить: нашъ товарищъ [352]Никитинъ, Шпандовскій – Константинъ Дмитричъ Левинъ – гимнастъ и двигатель < – Степанъ Аркадьичъ подчеркнувъ произнесъ это слово —>, а главное, мой другъ Константинъ Николаичъ [353]Ленинъ – и мировой судья и земскій дѣятель.

И тотчасъ же Степану Аркадьичу замѣтно было, что этотъ тонъ шуточной рекомендаціи не понравился [354]Ленину, и онъ поспѣшилъ поправить, взялъ его за пуговицу. Ордынцевъ нахмурился и, какъ бы освобождаясь отъ чего-то, выпрямилъ грудь.

– Очень радъ, – сказалъ онъ сухо, подавая руку Борисову и не глядя на него.

– Ну, когда же увидимся?

– А вотъ что. Въ 4 часа я свободенъ. Давай обѣдать. Гдѣ я найду тебя?

– Въ Зоологическомъ саду, я тамъ выставилъ скотину.

– Ну, и отлично. Я заѣду за тобой. Ну что же, хорошо идутъ дѣла?

– Послѣ разскажу. Ты какъ?

– Я скверно, какъ всегда. А живу.

– Ну, такъ прощай.

– Да посиди же, покури. Да ты не куришь, ну такъ посиди немножко. Какъ щука на мели; тебѣ, я вижу, тяжело.

– Да и что отрывать васъ отъ вашихъ важныхъ государственныхъ дѣлъ.

[355]– Ты видишь, какъ у насъ хорошо и удобно. A тебѣ противно.

– Не противно, [356]напротивъ, – внушительно сказалъ онъ улыбаясь.

– Что же вамъ смѣшно? – спросилъ Борисовъ.

– Да такъ, я увѣренъ, что если бы ничего этаго не было, никакой разницы бы не было. Я увѣренъ, что настоящая жизнь и движеніе не здѣсь, а у насъ въ глуши.

Рѣчь его перебилъ вошедшій Секретарь съ бумагами. Секретарь съ развязной почтительностью и съ нѣкоторымъ общимъ секретарскимъ сознаніемъ своего превосходства подошелъ къ Алабину и сталъ подъ видомъ вопроса объяснять какое-то затрудненіе. [357]Князь Мишута, не дослушавъ, перебилъ Секретаря и, кратко объяснивъ ему, въ чемъ дѣло, отодвинулъ бумаги, сказавъ: