Лидия Чарская - Таита

– Mesdames, мы будем всячески заботиться о ней, раз она является нашей маленькой дочкой, – мечтательно говорит «невеста Надсона».

– Да, да. И пусть она называет нас всех мамами, – в тон ей шепчет Хризантема.

– Ну вот еще!.. Тридцать пять мам!.. Есть от чего сойти с ума!.. Я бы хотела лучше быть папой, – выступает с лукавой усмешкой черненький Алеко.

– Ну вот и отлично! Шура Чернова будет папа, а я бабушка! – и, забывшись, шестнадцатилетняя бабушка Ника Баян хлопает в ладоши и хохочет и прыгает на одном месте.

– В таком случае, я буду дедушкой, – бухает Шарадзе и торжествующим взглядом обводит подруг.

– Только не вздумай мучить ее загадками и шарадами. С ума от них можно сойти, – звенит своим стеклянным голоском Золотая рыбка.

– Нет, нет, я предоставлю Хризантеме рассказывать ей о цветах, донне Севилье об Испании, а «невесте Надсона» читать стихи любимого поэта, – покорно соглашается Тамара.

– Нечего сказать, блестящее воспитание получит наша дочка, – смеется Земфира, она же Мари Веселовская. – Mesdames, – прибавляет она, – раз главные роли уже определяются, я предлагаю быть ее теткой.

– И я.

– И я тоже.

– И я, – слышатся голоса, – теток может быть много, это не матери.

– Mesdames, остается свободная вакансия на дядей. Желающие есть? – самым серьезным образом спрашивает Донна Севилья.

– Нет, нет. Дядя должен быть один – Бисмарк-Ефим. Это его преимущество.

– А захочет ли он еще принять к себе Глашу?

– Ну, вот еще! Как он сможет не захотеть, как он посмеет не захотеть? Ведь мы ему за это платить будем.

– Не то, не то, – и черненький Алеко снова выступает на сцену. – Во-первых, не будем наивны и не станем думать, что облагодетельствуем Ефима предложением взять девочку. Бесспорно, он многим рискует, если примет Глашу. Ведь его могут лишить места за это. Без спроса в сторожке, как и всюду среди этих чопорных стен, не может по селиться ни одна живая душа. Но, правда, и я слышала, что Ефим обожает детей и что у него недавно умерла маленькая внучка в деревне, а потому я убеждена, что он исполнит нашу просьбу – возьмет Глашу.

– Только бы она не болела! Я подарю Ефиму мою аптечку… И научу его, как и по сколько давать Глаше лекарств… – произнесла Валя.

– Ну, пошла-поехала! Этого еще не хватало: здоровую девчушку пичкать валерьянкой и мятой! – зазвучали негодующие голоса.

– Нет, что вы! – внезапно смущается Валя, – я только предложила бы делать химические анализы той пищи, которую будем давать нашей дочке… Надо же знать, сколько белковых веществ входит в нее.

– Душа моя, помолчи лучше, – бесцеремонно обрывает ее Шарадзе, в то время, как все остальные кругом сдержанно смеются.

Несмотря на этот смех и суету, Глаша, единственная причина всех этих горячих споров и переживаемого волнения, умудряется заснуть на руках Стеши. Ее белобрысая головенка прислоняется к плечу девушки, темные ресницы сомкнулись, алый ротик приоткрыт…

– Mesdames, тише: она заснула. Какой душонок! Я сейчас же со Стешей иду к Бисмарку и буду просить, молить и требовать, чтобы он принял нашу Глашу, – взволнованно бросает Баян и мчится в дортуар одеваться.

– И я с тобой, и я, – настаивает шепотом Тамара Тер-Дуярова.

– Прихватите и нас с Земфирой, – просит Алеко.

Чрез минуту, депутация, во главе со Стешей, несущей сонную Глашу, крадется из умывальной, сопровождаемая напутствиями и пожеланиями остающихся. Среди последних возникают новые разговоры, новые горячие споры.

– Глаша, это – невозможное имя, – возмущается поэтичная «невеста Надсона». – Глаша… Глафира… ужас!

– Назовем ее как-нибудь иначе, это ни к чему не обязывает… – предлагает донна Севилья. – Ах, – с пафосом добавляет она, – у русских нет совсем красивых имен. Это не Испания. Если бы ее можно было назвать донной Эльвирой… донной Лаурой, донной Альфонсиной… Как это было бы прекрасно.

– Перестань грешить, Галкина! – неожиданно и сурово обрывает ее Капочка Малиновская. – Католическое имя для русской – это невозможно!

– Ничего тут нет грешного, ей Богу, – хорохорится Ольга, – откуда ты взяла?

– А произносить имя Господа Бога твоего всуе – грех и ересь сугубая, – не унимается Капочка.

– Mesdames, уймите же эту святошу – уже сердится Ольга.

– Простую смертную, грешницу, святошей называть – троякий грех и ересь, – бубнит Малиновская, награждая Галкину уничтожающим взглядом.

– Mesdames, держите меня, а то я, Бог знает, что с ней сделаю! Я не отвечаю за свой испанский темперамент! – внезапно разражается смехом донна Севилья.

Вдруг Золотая рыбка ударяет себя ладонью по лбу.

– Придумала! Придумала! Это не имя, а прозвище. И какое красивое! Какое подходящее! – звенит ее стеклянный голосок.

– Ну? – срывается у всех одним общим звуком.

– Мы станем называть ее «Тайной». Неправда ли, хорошо? – и красивые глазки девушки вспыхивают и загораются оживлением.

– Лидочка, ты – богиня мудрости, ты – сама Афина Паллада! Дай я тебя поцелую за это!.. – и Муся Сокольская, Хризантема, с поцелуями бросается на грудь подруге.

– «Тайна института». Это и красиво и… и… Удобно. Так и будем называть ее «Тайной», – продолжала развивать свое предложение Золотая рыбка, сама, очевидно, восхищаясь пришедшей ей на ум мыслью.

– Великолепно! Очаровательно! – восклицает Хризантема.

– Тайна! Это адски хорошо!

– Лучше всяких испанских имен, пожалуй, – соглашается и донна Севилья.

– А жаль, – смеется Маша Лихачева, – что не испанское имя мы дали Глаше. Лишим этим возможности нашу донну послать прошение испанскому королю разрешить принять на себя крещение нашей дочки.

– Глупости говоришь, – вспыхивает и смеется Ольга.

– А разве ты не думаешь постоянно об Альфонсе испанском? А? Сознайся. Послала бы ему прошение и подписала бы: «Русско-испанская подданная Донна Севилья Галкина». Не правда ли, хорошо звучит, mesdames?

– Олечкино прошение не было бы принято, – смеются институтки.

– Но почему? Она ведь приложила бы к нему гербовую марку со штемпелем, как следует…

– Mesdames, мы уклоняемся от главной темы. Нравится придуманное прозвище или нет? – и Золотая рыбка обегает оживленным взглядом лица подруг.

– Браво! Браво! Чудесно! Бесподобно! – звучат кругом голоса и сдержанные аплодисменты.

Одна Капочка недовольна, качает головой и шепчет:

– Тайна! Не христианское, а языческое что-то. Грех и ересь.

– Сама-то ты ересь в квадрате, в кубе… – смеется Ольга Галкина.

– Mesdames, вы спать не даете! Адски спать хочется, а вы тут тары-бары… – и неожиданно на пороге умывальной появляется комичная заспанная фигура Неты Козельской, «Спящей красавицы». Ее косы распустились, обычно большие глаза сузились от света, одна щека, отлежанная на подушке, вся в рубцах, пылает, другая нормально бела. – Это просто нелюбезно, mesdames, будить по ночам, – шипит она сердито, – адское свинство.