Илья Мельников - Цветаева за 30 минут

Возраст – не случаен: сама поэтесса говорила, что все самое важное она узнала за первые сень лет жизни, а последующие сорок – просто осознавала. Не случаен и образ матери – человека, который много значил в ее жизни и которого она так рано потеряла. Взрослая Марина благодарна последней за привитую любовь к искусству и часто воспевает образ матери в своем творчестве.

Строчка: «…Все большие – палачи, Давид Копперфильд»… – «Молчи!..» – это аллюзия к герою книги «Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим» Ч. Диккенса в которой речь идет о несчастном детстве маленького мальчика и этот образ обиженного ребенка, Цветаева переносит на себя. Упоминание смерти: «…Надоело… жить… на свете…» – здесь еще просто ребячество, а не действительное предчувствие чего-то трагического, свойственного более позднему творчеству поэтессы.

Стихотворение было создано в сентябре 1916 года накануне 26-го дня рождения поэтессы. Рябина для нее – совершенно особенная ягода, которая ассоциируется с торжеством, буйством осенних красок и ее собственным днем рождения: «…Красною кистью Рябина зажглась…». При этом, сам факт своего появления на свет, Цветаева не воспринимает как нечто выдающееся и пишет об этом просто: «…Падали листья. Я родилась…». А поскольку в этот же день православная церковь празднует и праздник Иоанна Богослова, в стихотворении упоминание о колокольном звоне, который оглашал всю округу: «…Спорили сотни Колоколов…» и «…День был субботний: Иоанн Богослов…».

Мотив религии также не случаен, хотя, поэтесса и не была глубоко религиозной, но в самые сложные периоды жизни, она неизменно обращалась к Богу, моля о защите и помощи. Сама вера воспринимается ею как нечто само собой разумеющееся, естественное, незыблемое, не подвластное времени или моде. И она благодарна судьбе за то, что появилась на свет именно теплым осенним днем, восхваляет в стихотворении сам факт своего рождения.

Примечательно, что именно незадолго до своего 26-ти летия Цветаева решила разорвать порочную любовную связь с Софьей Парнок и вернуться к мужу – Сергею Эфрону. И хотя это решение и далось ей не просто – она любила Парнок, но дочери нужен был отец, а ей самой – полноценная семья, чего любовница дать не могла. Еще через некоторое время, Цветаева осознает насколько правильным было это решение о восстановлении семьи с мужем.

Стихотворение написано в 1911 году и отражает тоску по былым временам, по былому величию Москвы, аристократическому прошлому и богатству убранства домов: «…Где потолки расписные, До потолков зеркала…», «…Великолепные морды На вековых воротах…» и «…Домики с знаком породы, С видом ее сторожей…». Одновременно, это и гимн городу, воспевание его красоты, величия, славного исторического прошлого.

Старые домики – это и символ былых времен, прошлого самой Цветаевой, которое безвозвратно уходит. Времена меняются и начавшийся в 1911 году технический прогресс постепенно уничтожает эти милые сердцу поэтессы дома: «…Домовладельцы – их право! И погибаете вы…», «…Из переулочков скромных Все исчезаете вы…», «…Точно дворцы ледяные По мановенью жезла…». Дома исчезают, но заборы от них остаются и это навевает особенную грусть на Цветаеву: «…Странно постукивать пальцем О деревянный забор!..».

Поэтессе тяжело расстаться с прошлым и принять тот факт, что прежней Москвы, как и прежней России больше нет – время не стоит на месте, необходимо развиваться, меняться, ускорять темп жизни: «…Вас заменили уроды, – Грузные, в шесть этажей…». Сопротивляться веянию нового – глупо и бесполезно, а значит, остаются лишь воспоминания и тоска по: «…Славе прабабушек томных…», «…Где клавесина аккорды, Темные шторы в цветах…», «…Кудри, склоненные к пяльцам, Взгляды портретов в упор…».

Произведение входит в сборник «Волшебный фонарь», который поэтесса посвятила своему супругу – Сергею Эфрону. Согласно сюжета, в субботний вечер семья собирается вместе перед вечерним чаепитием и, несмотря на то, что на улице уже темнеет, дома тепло и уютно: «…Темнеет… Готовятся к чаю…». Цветаева, представляя себя маленькой девочкой, читает сестренке сказку: «…Дремлет Ася под маминой шубой. Я страшную сказку читаю…».

Перед читателем возникают сказочные образы, которые причудливо переплетаются с миром реальности: «…Я страшную сказку читаю О старой колдунье беззубой…» и «…О старой колдунье, о гномах, О принцессе, ушедшей закатом…». Очевидны мотивы конца, гибели, предчувствия чего-то нехорошего. Неосознанный страх перед будущим и теми испытаниями, которое оно уготовило: «…Как жутко в лесах незнакомых Бродить ей с невидящим братом!..» и «…Одна у колдуньи забота: Подвести его к пропасти прямо!..». Это особенно контрастирует с образом домашнего спокойствия и безопасности.

Этот же мотив одиночества, грусти находит свое отражение не только в сказке, но и в реальности: «…Темнеет… Сегодня Суббота, И будет печальная мама…», хотя и нет особых причин для огорчения – все в сборе, должна царить радость и шутки. Поэтесса предчувствует безрадостность и трагичность жизни, мастерски соединяя два мира: книжный и реальный, чтобы показать, насколько нестабильно и туманно будущее.