Евгений Ильин - Психология и физиология. Союз или конфронтация? Исторические очерки

А под словом уже вы… должны разуметь, любезный читатель, известное сочетание звуков, которые произведены в гортани и полости рта при посредстве опять тех же мышечных движений.

Переходя к рассмотрению механизма произвольных движений , Сеченов писал: «Невольные движения могут… сочетаться с движениями, вытекающими, как обыкновенно говорят, из определенных психических представлений» [1953, с. 57]. Однако, рассуждая о механизмах произвольных движений, И. М. Сеченову пришлось сделать существенную оговорку: «Приступая к рассматриванию произвольных движений, я, во-первых, должен предупредить читателя, что ему очень часто будет здесь чувствоваться отсутствие физиологического опыта, и я часто буду вынужден выходить из роли физиолога… Через это в рассказе многое, конечно, останется недосказанным, но зато все сказанное будет иметь относительно твердое основание» [1953, с. 64]. Эта оговорка весьма существенна, так как отсутствие физиологических экспериментальных доказательств заставляет Сеченова строить аналогии или приводить примеры, которые, действительно, не всегда выглядят убедительными.

Учение об условных рефлексах и то методологическое перестроение учения об органах чувств, которое возникло в связи с условными рефлексами, это принципиально намечено И. М. Сеченовым. И многое, что еще не успело получить достаточной конкретной разработки, но ждет таковой!

В качестве объекта рассмотрения Сеченов выбрал «деятельность, представляющую высший тип произвольности», т. е. «внешнюю деятельность человека с идеально сильной волей, действующего во имя какого-нибудь высокого нравственного принципа и отдающего себе ясный отчет в каждом шаге» [1953, с. 64]. Он ставит задачу доказать, что деятельность такого рода дробится на рефлексы, которые начинаются чувственным возбуждением, продолжаются определенным психическим актом и кончаются мышечным движением.

Сначала И. М. Сеченов выделяет, «как это делается в обществе людьми образованными и привыкшими отдавать себе отчет в своих собственных ощущениях», имплицитные признаки произвольных движений:

1. В основе этих движений не лежит ощутимого чувственного возбуждения.

2. Они определяются самыми высокими психическими мотивами.

3. Время запуска и продолжительность этих движений находятся в ведении воли (самосознания) человека.

4. Произвольное движение всегда сознательное.

5. Группированием отдельных произвольных движений в ряды также управляет воля (самосознание).

6. Произвольные движения часто осуществляются вопреки инстинкту самосохранения.

Затем И. М. Сеченов приступает к критическому разбору этих признаков.

Действительно ли в основе произвольного движения нет чувственного возбуждения, спрашивает он. Нетрудно догадаться, что ответ он дает отрицательный. Вопрос, однако, не в том, могут ли произвольные движения детерминироваться внешними сигналами, т. е. чувственным возбуждением, а в том, всегда ли это имеет место, обязательно ли чувственное возбуждение для инициации произвольных движений .

Существенно то, что под произвольными движениями Сеченов понимает выученные движения. Поэтому в главе о произвольных движениях он большое место отводит рассуждениям, как ребенок выучивается пользоваться данными ему природой функциями, каким образом развиваются психические функции. Но те же самые выученные движения, осуществляемые при ослабленном корковом контроле, он относит и к невольным, рефлекторным. Отсюда желание Сеченова непременно найти для этих бывших произвольных двигательных актов чувственное начало, в качестве которых выступают проприорецептивные сигналы с двигательного аппарата при ходьбе и езде на лошади, о чем говорилось выше. Таким образом, граница между истинно произвольными (сознательными) и непроизвольными движениями оказывается у И. М. Сеченова весьма размытой.

Для доказательства рефлекторной природы выученных (произвольных) движений Сеченов прибегает к следующему заявлению: « Между действительным впечатлением с его последствиями и воспоминанием об этом впечатлении, со стороны процесса [в нервных аппаратах. – Е. И. ] в сущности нет ни малейшей разницы. Это тот же самый психический рефлекс с одинаковым психическим содержанием, лишь с разностью в возбудителях. Я вижу человека , потому что на моей сетчатой оболочке действительно рисуется его образ, и вспоминаю потому , что на мой глаз упал образ двери, около которой он стоял» [1953, с. 92]. Таким образом, и здесь для вызова представления требуется, по Сеченову, внешний толчок: «Когда… я этого человека вспоминаю, то первым толчком бывает обыкновенно какое-нибудь внешнее влияние в данную минуту, существовавшее между множеством тех, при которых я человека видел» [1953, с. 92]. Нельзя не согласиться с Сеченовым, что представление о раздражителе может заменить его действительное присутствие и вызвать такую же реакцию, как и реальный раздражитель. Но когда И. М. Сеченов приводит пример с умением знакомого ему человека вызвать у себя путем представления холода гусиную кожу даже в теплой комнате, то возникает вопрос: при чем здесь внешнее раздражение? Здесь уже чувствующее (афферентное) начало отсутствует, оно заменено вторичным образом (представлением), следовательно, речь должна теперь идти о неполной рефлекторной дуге, в которой нет необходимости присутствия афферентной ее части.

Представляется, что гораздо прогрессивнее было бы, вопреки традиционной рефлекторной теории, отстаивание И. М. Сеченовым позиции, что поведение человека определяется не только внешними (афферентными) раздражителями, но и образами-представлениями, мыслями. Однако он пытается во что бы то ни стало доказать чувствующее начало и наших представлений, и произвольных движений, поэтому особое внимание уделяет обсуждению вопроса, почему чувствующее возбуждение часто остается субъектом незамеченным.

Первая причина: к ясной по содержанию ассоциации примешивается темная мышечная, обонятельная или какая-либо другая. При резкости первой вторая или вовсе не замечается, или замечается очень слабо. При этом пример он приводит под стать примеру с дверью. «…Днем я занимаюсь физиологией, вечером же, ложась спать, думаю о политике. При этом случается, конечно, подумать иногда и о китайском императоре. Этот слуховой след ассоциируется у меня, следовательно, с ощущениями лежания в постели: мышечными, осязательными, термическими и пр. Бывают дни, когда или от усталости, или от нечего делать ляжешь в постель, и вдруг в голове – китайский император. Говорят обыкновенно, что это посещение ни с того ни с сего, а выходит, что он у меня был вызван ощущениями постели» [1953, с. 94]. Спрашивается, почему, если это рефлекс (по нашей терминологии – условный), он не проявлялся каждый раз, как Сеченов ложился в постель?