Гордон Олпорт - Становление личности. Избранные труды

1946–1966

18.00 было священным часом перерыва для собраний преподавателей. На собрании в январе 1946 года Совет преподавателей утвердил создание нового факультета, но к 17.50 еще не окрестил его. Было предложено название «Факультет человеческих отношений», но его не приняли, потому что в Йеле уже был институт с таким названием. Слишком удушающими были бы названия типа факультета социологии, социальной психологии, клинической психологии или социальной антропологии, хотя именно таковым он и являлся. Около 17.59 кто-то предложил «социальные отношения», и вследствие позднего времени название было принято без обсуждений. Новая организация, включающая осколки факультетов антропологии и психологии, явилась радикальным шагом для Гарварда и изумила ту часть академического мира, которая наблюдала за изменениями образовательной политики Гарварда. Но война закончилась, и ветераны стекались обратно, полные интереса к базовым социальным наукам, которые, по их ощущениям, должны были способствовать решению проблем беспокойного мира.

Благодаря энтузиазму и сотрудничеству Пола Бана новый факультет быстро увеличил свой штат за счет возвращающихся в Гарвард людей (Джорджа Хоманса, Джерома Брунера, Брюстера Смита, Дональда Макгренахена и других) и ярких новых сотрудников, включая Сэмюэля Стоуфера, Фредерика Мостеллера и Ричарда Соломона. С июля 1946 года было предложено первое расписание занятий. Я сам (вместе с Джорджем Хомансом) преподавал в течение нескольких лет вводный курс. Примерно за год он сделался самым большим курсом по выбору в колледже, на который записалось около 900 учащихся Гарварда и Рэдклиффа. Фактически вскоре после его создания на факультете был самый большой прием: 400 студентов и почти 200 кандидатов на докторскую степень. Ученые степени (выше бакалавра) предлагались не по социальным отношениям, а по каждой из четырех составляющих дисциплин. Перед факультетом всегда стояла проблема необходимости уравновешивать потребности специализации с мерой желательной междисциплинарной подготовки. Наша политика следовала курсом, колеблющимся между специализацией и интеграционизмом, еще не найдя удовлетворительного их соотношения.

Думаю, этот дерзкий академический эксперимент не смог бы получиться, если бы не тот факт, что во время военной службы большинство наших сотрудников утратили свою строгую академическую идентичность. Можно быть хорошим ученым в социальной дисциплине независимо от того, получил ли человек базовую подготовку по психологии, социологии, антропологии, статистике или некоторым другим дисциплинам. Таким образом, война подготовила наше мышление к той интеграции, что была осуществлена. Интеллектуальное лидерство в формировании «общего языка» в нашей области исходило от Талкотта Парсонса, объединившегося на время с Эдвардом Шилзом и Эдвардом Толменом. Были ли их усилия преждевременны, или в традициях Гарварда присутствовали индивидуализм и разногласия, но учредить общий базовый язык для факультета не получилось. Однако коллеги ухитрялись работать по двое, трое или в небольших группах над проблемами, представлявшими общий интерес для них, и преобладала атмосфера конвергенции. Значительная заслуга в той унификации, что была достигнута, принадлежит Парсонсу. С самого начала и в течение десяти лет он был нашим полным энтузиазма председателем и лидером всего предприятия.

В качестве одного из отцов-основателей факультета я стремился к успеху эксперимента. Моей особой обязанностью было председательствование в комиссии по высшим ученым степеням (с умелой помощью миссис Спраг) и, при любых обстоятельствах, поддержка других членов администрации. (Талкотт Парсонс, Роберт Уайт и Дэвид Мак-Клелланд по очереди были руководителями факультета, а Сэмюэль Стоуффер и Фрид Бейлз – директорами лаборатории.)

Моя собственная преподавательская деятельность продолжалась в том же объеме, что всегда. Я, наконец, передал большой начальный курс в умелые руки Боба Уайта и отказался от преподавания формального курса по социальной психологии, отдав его своим более молодым коллегам Джерри Брунеру, Роджеру Брауну, Гарднеру Линдсею, а позднее Гербу Келману, Эллиоту Аронсону, Стэнли Милгрэму, Кеннету Джерджену и далее непрерывной процессии молодых талантов. Я вел курс среднего уровня по теориям личности и два семинара для аспирантов: один – для аспирантов второго года, соискателей степени в области клинической и социальной психологии, а другой – продолжение семинара по морали, который теперь полностью посвящался проблемам группового конфликта и предубеждений.

Именно в связи с этим последним курсом я руководил написанием нескольких соответствующих докторских диссертаций и начал серию собственных публикаций, кульминацией которых стала работа «Природа предрассудка» (The Nature of Prejudice, 1954). По-моему, важность этой книги, все еще циркулирующей в дешевых изданиях, отражена в ее оглавлении. Как и в случае психологии личности, я несколько лет думал об этой теме, решая, какие вопросы являются по-настоящему центральными для новой, еще плохо определенной психологической территории, и в каком порядке должны располагаться темы в любом многогранном тексте.

Хотя много способных студентов сотрудничало в этой работе, один из них вырос до уровня первооткрывателя. На меня большое впечатление произвели исследовательские способности и умение объяснять Томаса Ф. Петтигрю из Вирджинии. Я пригласил его сопровождать меня в Южную Африку в качестве специального стипендиата Института социальных исследований университета Наталя, где он провел шесть плодотворных месяцев в 1956 году. Конечно, было захватывающе интересно сравнивать этнические трения в Южной Африке и Соединенных Штатах и тем самым в определенной мере исследовать кросс-культурную валидность моей недавно опубликованной книги. Я сделал вывод, что все личностные силы, ведущие к предубеждениям, существовали в обеих странах, но мои собственные психологические пристрастия, возможно, привели к недооценке сил истории и традиционной социальной структуры, более ярко заметных в Южной Африке.

Мы с Петтигрю провели несколько кросс-культурных исследований восприятия в Южной Африке. Одно из них, «Культурные влияния на восприятие движения» (Cultural Influences on the Perception of Movement, 1957), как нам кажется, показало, что социальные факторы в восприятии видны тогда, когда стимульной ситуации присуща неоднозначность.

Проведя затем год в Северной Каролине, Петтигрю вернулся в Гарвард и постепенно взял на себя значительную часть моих преподавательских и административных обязанностей, добавив их к собственной напряженной программе работы в области расовых отношений. Под его руководством продолжается долговременный семинар, вносящий вклад в изучение морали.