Гордон Олпорт - Становление личности. Избранные труды

Не обеспечивает этого и одна важность. Хотя автомобильная авария, в которой я потерял ногу, является для меня бедой, слухи о степени повреждений, полученных мною, меня не трогают, потому что я знаю факты. Если я получаю наследство и знаю его размеры, я невосприимчив к слухам, преувеличивающим его величину. Офицеры высших эшелонов армии были менее уязвимы для слухов, чем рядовой Джо, не потому, что события для них были менее важны, а потому, что, как правило, они были лучше осведомлены относительно планов и стратегий. Где нет неопределенности, там не может быть слухов.

Мотивы распространения слухов

Тот факт, что слухи не распространяются, если тема услышанного не важна для человека, который мог бы пустить слух дальше, – связан с мотивационным фактором в слухах. Интерес к сексу порождает множество сплетен и большинство скандалов; тревога – это чувство, стоящее за ужасными и угрожающими рассказами, которые мы слышим так часто; надежда и желание лежат в основе слухов-грез; ненависть питает обвинения и клевету.

Важно отметить, что слух – непростой механизм, он служит сложной цели. Например, агрессивный слух позволяет нам нанести удар тому, что мы ненавидим, высвобождает первичное эмоциональное побуждение. В то же время он оправдывает чувства, которые мы испытываем к ситуации, объясняет нам и другим, почему мы это чувствуем. Таким образом, слух рационализирует, даже одновременно с высвобождением.

Но оправдание наших эмоциональных желаний и придание им обоснованности – не единственный вид рационализации. Совершенно независимо от давления конкретных эмоций, мы непрестанно стараемся извлечь смысл из окружающей действительности. Можно сказать, что наряду с эмоциональным существует интеллектуальное давление. Отыскать правдоподобное обоснование смущающей ситуации – это уже мотив; и стремление «связать концы с концами», пусть даже без личного интереса, помогает объяснить жизненность многих слухов. Мы хотим знать «почему», «как» и «откуда» обо всем в окружающем нас мире. Наш рассудок протестует против хаоса, с детства мы спрашиваем: почему, почему ? Суть наших поисков смысла шире, чем наша импульсивная тенденция рационализировать и оправдывать свое непосредственное эмоциональное состояние.

Результатом этой потребности в смысле являются слухи, порожденные любопытством. Чужак, о котором мало что известно в маленьком городке, где он поселился, породит множество легенд, объясняющих любопытствующим умам, почему он прибыл в город. Странно выглядящие раскопки в городе вызовут причудливые толкования их цели. Атомная бомба, лишь немного понимаемая публикой, порождает значительные усилия в поиске смысла.

Когда эмоциональное состояние человека отражается (без его собственного ведома) в интерпретации им окружающего, мы говорим о проекции . Ему не удается использовать исключительно беспристрастные и объективные доказательства в своих объяснениях реальности вокруг себя.

В снах каждый проецируется. Только после пробуждения мы осознаем, что наши частные желания, страхи или мстительные стремления несли ответственность за происходившее в наших сновидениях. Ребенок находит во сне горы сладостей; слабому юноше снится триумф на спортивном поле; испытывающая тревогу мать видит во сне смерть своего ребенка.

Грезы наяву также проективны. Когда мы расслабляемся на диване, наш ум рисует события, реализующие наши надежды, желания, страхи. В своих фантазиях мы удачливы, получаем удовлетворение или иногда терпим поражение и гибнем, – все в соответствии с темпераментом или типом эмоций, которые в это время управляют ассоциативным потоком наших мыслей.

Слухи сродни грезам наяву из вторых рук. Если услышанная нами история дает причудливую интерпретацию реальности, соответствующую нашей тайной жизни, мы склонны верить ей и передавать ее.

Короче говоря, в гомогенной социальной среде слухи зарождаются и отправляются в путешествие благодаря их обращению к сильным личным интересам вовлеченных в их передачу людей. Мощное влияние этих интересов использует слухи главным образом в качестве рационализирующего средства, требуя от них не только выражения, но и объяснения, оправдания и обеспечения смысла с точки зрения задействованных эмоциональных интересов. Временами взаимоотношения между интересами и слухами столь тесны, что нам приходится принять тот факт, что слух – это просто проекция совершенно субъективного эмоционального состояния.

Основной ход искажений

Чрезвычайно интересно, что один и тот же паттерн искажений обнаруживается и в изменениях, которым с течением времени подвергаются восприятие и воспоминания индивида, и в трансформациях, которым подвергается рассказ при переходе от человека к человеку. Этот паттерн изменений в социальной и индивидуальной памяти имеет три аспекта: сглаживание, заострение, ассимиляцию .

По мере движения слуха он имеет тенденцию становиться более коротким, сжатым, легче схватываться и передаваться. В последующих версиях первоначальные детали все больше и больше сглаживаются ; используется все меньше слов и упоминается все меньше тем. В нашем лабораторном эксперименте, посвященном слухам, мы обнаружили, что количество деталей, удерживаемых при передаче, наиболее резко снижается в начале серии воспроизведений. Количество их продолжает уменьшаться, но более медленно, в каждой последующей версии. Та же тенденция обычно обнаруживается при индивидуальном удержании информации, но «социальная память» в течение нескольких минут совершает такое же сглаживание, какое совершает индивидуальная память за недели.

Когда происходит сглаживание ряда деталей, оставшиеся детали обязательно заостряются . Заострение обозначает избирательное восприятие, удержание и сообщение нескольких деталей из первоначально большого контекста. Хотя заострение, как и сглаживание, происходит в каждой серии воспроизведений, не всегда подчеркиваются те же самые темы. Многое зависит от состава группы, в которой передается рассказ, ибо будут заостряться именно те темы, которые представляют для рассказчиков особый интерес. Однако существуют некоторые детерминанты заострения, являющиеся фактически универсальными: например, необычный размер и поражающие внимание, захватывающие фразы.

Что же именно ведет к стиранию одних деталей и подчеркиванию других? И что объясняет перестановки, вставки и другую фальсификацию, свойственную распространению слухов? Ответ обнаруживается в процессе ассимиляции , который порожден всей мощью привычек, интересов и чувств, уже существующих в сознании слушателя. В рассказывании и пересказывании истории, например, заметна ассимиляция главной темы. Отдельные моменты заостряются или сглаживаются, чтобы соответствовать ведущей теме истории, и начинают соответствовать этой теме так, чтобы в результате история стала более связной, правдоподобной и завершенной. Приспособление часто подчиняется ожиданиям: вещи воспринимаются и запоминаются такими, какими они обычно являются. Важнее всего то, что ассимиляция выражается в изменениях и фальсификациях, отражающих глубоко укорененные эмоции, установки и предрассудки субъекта.