Карл Юнг - Очерки по психологии бессознательного (сборник)

Последнее замечание бросает на случившееся проясняющий свет: я занял место подруги. Подруга преодолена. Лед вытеснения сломлен, и пациентка, сама не зная того, вступила в новую фазу своей жизни. Я знаю теперь, что все то болезненное и злое, что заключалось в ее отношении к подруге, теперь будет перенесено на меня, а также, разумеется, и доброе, хотя и в яростном столкновении с тем таинственным неизвестным Х, которым пациентка никогда не могла овладеть. Началась новая фаза переноса, которая, однако, пожалуй, еще не позволяет ясно разглядеть, в чем же состоит это неизвестное Х, которое спроецировано на меня.

Ясно одно: если пациентка «зацикливается» на этой форме переноса, то самое трудное недопонимание еще впереди, ибо теперь ей придется обращаться со мной так, как она обращалась со своей подругой, т. е. неизвестное Х будет постоянно витать где-то в воздухе и порождать недопонимание. И это неизбежно приведет к тому, что она увидит демона во мне, так как она не может допустить, что демон – она сама. В этом варианте возникают все неразрешимые конфликты. А неразрешимый конфликт означает остановку жизни.

Или другая возможность: пациентка может использовать свой старый защитный механизм против этой новой трудности и просто игнорировать это неясное место, т. е. она снова вытесняет, вместо того чтобы сознательно удерживать то, что, собственно, и есть необходимое и самоочевидное требование всего метода. Здесь мы ничего не выиграли; напротив, теперь неизвестное Х угрожает со стороны бессознательного, а это еще более неприятно.

Всегда, когда всплывает такое неприемлемое содержание, мы должны отдавать себе точный отчет в том, является ли оно вообще личностным качеством или не является. «Колдун» и «демон» могут хорошо представлять качества, сами имена которых обозначены так, что сразу можно заметить: это не личностные, не человеческие качества, а мифологические. «Колдун» и «демон» – это мифологические фигуры, выражающие то неизвестное, «нечеловеческое» чувство, которое довлело над пациенткой. Это атрибуты, ни в каком смысле не применимые к человеческой личности, хотя они, как правило, в виде интуитивных и не подвергнутых более основательной проверке суждений постоянно проецируются на окружающих, нанося значительный ущерб человеческим отношениям.

Эти атрибуты всегда показывают, что проецируются содержания трансличного, или коллективного, бессознательного. Ибо «демоны», как и «злые колдуны», не являются личными воспоминаниями, хотя, естественно, каждый когда-то слышал или читал о подобных вещах. Мы все слышали о гремучих змеях, но все же не следует называть гремучей змеей ящерицу или ужа, заслышав их шуршание. Точно так же мы не будем называть нашего ближнего демоном, разве что только в случае, когда на самом деле с ним связано некое действие, носящее демонический характер. Но если бы это действительно было элементом его личного характера, то оно должно было бы проявляться во всем, а тогда этот человек и в самом деле являлся бы демоном, чем-то вроде оборотня. Но это – мифология, т. е. коллективное психическое, а не индивидуальное. Поскольку через свое бессознательное мы причастны к исторической коллективной психике, то, конечно, бессознательно мы живем в некоем мире оборотней, демонов, колдунов и т. д., ибо эти фигуры в прежние времена оказывали мощнейшее воздействие на людей. Таким же образом мы заимствуем у древних народов мир богов и чертей, святых и грешников. Но было бы неверно стремиться приписывать себе лично эти заключенные в бессознательном возможности. Поэтому, безусловно, необходимо проводить как можно более четкое разделение между личными и безличными свойствами психического. Тем самым, разумеется, ни в коем случае не следует отрицать порой весьма действенное существование содержаний коллективного бессознательного. Но они, как содержания коллективного психического, противопоставлены индивидуальной психике и отличаются от нее. Простодушные люди, естественно, никогда не отделяли эти вещи от индивидуального сознания, потому что ведь эти боги, демоны и т. д. рассматривались не как психические проекции и тем самым как содержания бессознательного, но как сами собой разумеющиеся реальности. Лишь в эпоху Просвещения обнаружили, что боги все же не существуют в действительности, а являются проекциями. Тем самым с богами было покончено. Однако с соответствующей им психической функцией покончено не было, напротив, она ушла в сферу бессознательного, из-за чего люди сами оказались отравленными избытком либидо, который прежде находил себе применение в культе божественных образов (идолов). Обесценивание и вытеснение такой сильной функции, как религиозная, естественно, имело значительные последствия для психологии индивида. Дело в том, что обратный приток либидо чрезвычайно усиливает бессознательное и через свои архаические коллективные содержания он начинает оказывать на сознательный разум мощное влияние. Период

Просвещения, как известно, завершился ужасами французской революции. И сейчас мы опять переживаем это возмущение бессознательных деструктивных сил коллективного психического. Результатом этого явилось невиданное прежде массовое убийство [74]. Это – именно то, к чему стремилось бессознательное. Его позиция перед этим была безмерно усилена рационализмом современной жизни, который обесценивал все иррациональное и тем самым погружал функцию иррационального в бессознательное. Но если уж эта функция находится в бессознательном, то ее исходящее из бессознательного действие становится опустошающим и неудержимым, подобным неизлечимой болезни, очаг которой не может быть уничтожен, так как он невидим. В этом случае и индивид, и народ по необходимости вынуждены жить иррационально и применять свой высший идеализм и самое изощренное остроумие лишь для того, чтобы как можно более совершенно оформить безумие иррационального. В миниатюре мы видим это на примере нашей пациентки, которая избегала кажущейся ей иррациональной жизненной возможности – пример госпожи X, – чтобы в патологической форме с величайшими жертвами реализовать ее по отношению к своей подруге.

Не остается ничего другого, как признать иррациональное в качестве необходимой – потому что она присутствует всегда – психической функции, а ее содержания принять не за конкретные реальности – это было бы шагом назад! – а за психические реальности, реальные, поскольку они работают. Коллективное бессознательное как сохраняемый человеческим опытом репозиторий и в то же время само предварительное условие этого опыта есть образ мира, который сформировался еще в незапамятные времена. В этом образе с течением времени выкристаллизовывались определенные черты, так называемые архетипы, или доминанты. Это господствующие силы, боги, образы доминирующих законов, регулярно повторяющихся событий и принципы общих закономерностей, которым подчиняется последовательность образов, все вновь и вновь переживаемых душой [75]. В той степени, в какой эти образы являются относительно верными отражениями психических событий, их архетипы, т. е. их основные черты, выделенные в процессе накопления однородного опыта, соответствуют определенным всеобщим характеристикам физического мира. Архетипические образы можно поэтому воспринимать метафорически как интуитивные понятия физических явлений. Например, представления об эфире, изначальном дыхании или душевной субстанции, которые, так сказать, распространены повсеместно в воззрениях всех народов мира, и представления об энергии, или магической силе, – интуитивном представлении, которое также имеет всеобщее распространение.