Карл Юнг - Очерки по психологии бессознательного (сборник)

Нас интересует здесь не философское и, тем более, не религиозное понятие души (в чем уже успел убедиться читатель), а психологическое признание существования полусознательного психического комплекса, обладающего частичной автономностью функций. Ясно, что это связано с философским или религиозным понятием души настолько же, насколько психология – с философией и религией. Я не хотел бы вдаваться здесь в «междисциплинарный спор» и пытаться демонстрировать философу или теологу, чем является то, что он имеет в виду под «душой». Но я должен также ограничить обоих в праве предписывать психологу, что ему следует понимать под «душой». Личное бессмертие – качество, которым религиозное миропонимание наделяет душу, – для науки оказывается лишь психологическим признаком, уже включенным в саму идею автономии. Качество личного бессмертия, согласно первобытным представлениям, совершенно не присуще душе, равно как и само бессмертие. Однако, если оставить в стороне этот взгляд, совершенно недоступный науке, то непосредственное значение «бессмертия» заключается в психической деятельности, выходящей за границы сознания. Выражения «на том свете» или «в мире ином» с точки зрения психологии означают лишь «по ту сторону сознания». Ничего положительно другого здесь нет, поскольку высказывания о бессмертии всегда исходят только от живущего человека, который не может говорить «с того света».

Автономия душевного комплекса, естественно, поддерживает представление о невидимом, личном существе, которое, как представляется, живет в мире, весьма отличном от нашего. Соответственно, поскольку деятельность души воспринимается как бытие самостоятельного существа, не связанного с нашей бренной телесностью, легко может возникнуть впечатление, что это существо вообще ведет совершенно независимое существование – возможно, в мире невидимых вещей. Однако не вполне ясно, почему невидимость этого независимого существа должна одновременно сочетаться с его бессмертием. Качество бессмертия, пожалуй, может легко вытекать из другого допущения, о котором уже говорилось, – самого исторического аспекта души. Возможно, лучше других это изобразил Райдер Хаггард («Она»). Когда буддисты говорят, что на пути самосовершенствования через концентрацию у человека начинают пробуждаться воспоминания о прежних инкарнациях, то они соотносят себя, видимо, с той же самой психической реальностью, хотя с той разницей, что они приписывают исторический фактор не душе, а самости (Атман). Это находится в полном согласии с экстравертной установкой западного разума, согласно которой бессмертие – на чувственном уровне и в традиционном плане – приписывается душе, которую более или менее воспринимают иначе, чем Эго, и которая к тому же отличается от Эго своей фемининностью. Было бы вполне логично, если бы у нас благодаря углублению интровертной духовной культуры, до сих пор бывшей в небрежении, произошло изменение, приближающееся к восточной духовности, когда свойство бессмертия сместилось бы от двусмысленной фигуры души (anima) к самости. Ведь главным образом эта переоценка внешнего, материального объекта констеллирует внутри духовную и бессмертную фигуру (очевидно, в целях компенсации и саморегуляции). По сути, исторический фактор присущ не только архетипу женского начала, но и всем архетипам вообще, т. е. каждому наследственному единству, как духовному, так и физическому. Ведь наша жизнь во многом повторяет жизнь наших предков. Во всяком случае в наших чувствах нет ничего бренного, ибо те же самые физиологические и психологические процессы, которые были свойственны людям сотни тысяч лет назад, все еще действуют и постоянно по капле проникают в глубины наших сердец через интуицию «вечно длящейся» непрерывности жизни. Самость же как средоточие нашей жизненной системы выступает не только как хранилище и сумма всей прожитой жизни, но и является исходным пунктом, точкой отправления, своего рода плодородной почвой, из которой произрастает будущее. Подобное предощущение так же ясно дано и внутреннему чувству в качестве исторического аспекта. Из этих психологических предпосылок вполне закономерно вытекает и идея бессмертия.

В восточном мировосприятии понятие анимы в европейском представлении отсутствует, равно как там нет и понятия персоны. Это, конечно же, не случайно, ибо, как я уже обозначил, между персоной и анимой существует компенсаторное отношение.

Персона в динамическом смысле есть сложная система взаимоотношений между индивидуальным сознанием и обществом, достаточно удобный вид маски, рассчитанной на то, чтобы, с одной стороны, производить на других определенное впечатление, а с другой – скрывать истинную природу индивида. То, что последнее излишне, может утверждать лишь тот, кто до такой степени слился со своей персоной, что перестал узнавать самого себя, а то, что не нужно первое, может вообразить лишь тот, кто и понятия не имеет об истинной природе своего окружения. Общество ожидает и даже обязано ожидать от каждого индивида, что тот будет стремиться исполнять отведенную ему роль как можно лучше. И тот, например, кто является священником, будет не только старательно выполнять свои должностные обязанности, но и в любое время и при любых обстоятельствах будет оставаться священником. Общество требует своего рода гарантии, каждый должен быть на своем месте: вот – сапожник, а вот – поэт. От человека не ждут, чтобы он одновременно был и тем, и другим. Более того, это даже и нежелательно, так как выглядит несколько «странно». Ведь такой человек отличался бы от остальных людей и был бы не вполне надежным. В академическом мире он слыл бы «дилетантом», в политике – «непредсказуемой» фигурой, в религии – «свободомыслящим»; короче, на него пало бы подозрение в ненадежности и некомпетентности, ибо общество убеждено, что только тот сапожник, который не занимается поэзией, способен производить фирменную, хорошую обувь. Демонстрировать вполне определенное и типичное общественное лицо очень важно: средний человек, единственно известный обществу, должен полностью служить одному делу, чтобы добиться чего-нибудь стоящего, а два дела одновременно – это уже чересчур. Наше общество настроено именно на такой идеал. Неудивительно поэтому, что любой, настроенный на то, чтобы добиться многого от жизни, обязан учитывать эти ожидания. Очевидно, что никто не может полностью раствориться в этих ожиданиях, поэтому построение искусственной личности становится неизбежной необходимостью. Требования приличий и хороших манер довершают необходимость в приобретении удобной маски. Тогда под этой маской возникает то, что называется «частной жизнью». Этот известный болезненный разрыв сознания на две различные фигуры – радикальная психологическая операция, которая непременно отразится на бессознательном.