Карл Юнг - Очерки по психологии бессознательного (сборник)

[Любой, кто интересуется реальной психологией человека, должен с этим согласиться. Если такой высокий процент населения переживает ненасытную потребность в подобном противоположении научному духу, то можно быть уверенным, что коллективное психическое у каждого индивида – будь он ученым или нет – содержит в себе это психологическое требование в равной степени. Определенный вид «научного» скептицизма и критики в наше время есть не что иное, как неуместная компенсация мощных и глубоко укорененных суеверий и заблуждений коллективного психического. Из своего опыта мы видим, что крайне критические умы полностью уступают этому требованию коллективного психического, либо напрямую, либо косвенно, делая фетиш из своей отдельно взятой научной теории.] [190]

Само собой разумеется, что мне станут возражать и, следуя духу научного суеверия, заговорят о внушении. Давно было бы пора понять, что внушению поддаются только тогда, когда оно приемлемо и приходится по душе тому, кому что-либо внушают. Только такое внушение и существует. Иначе лечение неврозов было бы очень просто: достаточно было бы внушить больному, что он здоров. Такая лженаучная болтовня о внушении основана на бессознательном суеверии, будто внушение как таковое фактически обладает самопорождающей магической силой. В действительности же всякое внушение бессильно, если субъект в душе своей заранее не расположен поддаться ему.

Изучение фантазии при герменевтическом методе лечения приводит нас к синтезу индивидуального и коллективного психического; для практического же разрешения этого вопроса необходимо еще одно условие. Дело в том, что невротик и по регрессивному характеру своему, и по привычке, приобретенной во время болезни, не способен относиться серьезно ни к себе самому, ни к внешнему миру; он всегда надеется и ожидает, что излечит его тот или другой врач, тот или другой метод лечения, какие-нибудь внешние обстоятельства, одним словом, что-то независимое от его собственного участия. Но нельзя искупаться, не намочившись. Если пациент сам не способствует излечению, не положит на это всей своей доброй воли и не отнесется к лечению безусловно серьезно, то никакого исцеления не будет и быть не может. В тот самый момент, когда мы начинаем исследовать символические предначертания и соответствующие пути, пациент обязан им следовать. Если же он, обманывая себя и других, стоит на месте, то никакого излечения не наступит. Пациенту не остается ничего иного, как принять путь индивидуальной жизни, который ему открылся, и следовать ему до тех пор, пока в его бессознательном определенная реакция не укажет ему, что он идет по ложному пути.

Кто на такую нравственную установку не способен, кто не способен быть честным по отношению к самому себе, тот никогда не избавится от невроза. Тот же, кто на это способен, найдет, конечно, возможности и пути избавиться от болезни.

Однако пусть ни врач, ни пациент не предаются иллюзии, будто «анализ» сам по себе достаточен для устранения невроза. Это было бы ошибкой и самообманом. В конечном счете моральный фактор несомненно и безошибочно определяет выбор между болезнью и здоровьем.

Установлением и начертанием «линии жизни» мы доводим до сознания пациента то направление, по которому в каждом данном случае течет либидо. Но эта линия жизни вовсе не тождественна фиктивным направляющим линиям, о которых говорит Адлер и которые являются не чем иным, как произвольной попыткой выделить персону из коллективного психического и признать ее самостоятельное существование. Вернее было бы сказать, что «фиктивная направляющая линия» есть не что иное, как неудачная попытка создать направление жизни. Доказательством негодности такой фикции служит и то, что субъект слишком долго и как бы судорожно держится «линии», созданной им.

Жизненная линия, сконструированная герменевтическим методом, напротив, оказывается временной, ибо жизнь никогда не идет по прямой линии и не признает линий, начертанных далеко вперед. «Всякая истина извилиста», – говорит Ницше. Поэтому линии жизни не могут быть ни принципами, ни идеалами, имеющими универсальное значение; линия жизни может быть лишь той или иной точкой зрения, лишь той или иной условной психологической установкой; она имеет лишь эфемерное, преходящее значение. Упадок интенсивности жизненной силы, чувствительная утрата либидо или же преувеличенное влечение к жизни являются показателями того момента, когда пресекается прежняя линия и начинается новая или, по крайней мере, должна была бы начаться. Иногда достаточно, если мы предоставим бессознательному найти эту новую линию. Нельзя советовать невротику всегда и при всех обстоятельствах принимать такую психическую установку; но иногда лучше всего, если субъект предоставит себя так называемому случаю. Надолго предоставлять себя внешним обстоятельствам, однако, нельзя; необходимо бдительно следить хотя бы за реакциями бессознательного, за снами, которые, подобно барометру, показывают несовершенную одностороннюю окраску нашей внутренней настроенности [191]. Поэтому я считаю необходимым – хотя в данном случае мое мнение и расходится с мнением других психологов, – чтобы пациент и после анализа не терял контакта с бессознательным во избежание рецидива. Ибо я убежден, что анализ можно считать действительно законченным лишь тогда, когда пациент в достаточной мере усвоил методы, дающие ему возможность не терять контакта с бессознательной областью своего психического и достаточное психологическое знание для того, чтобы в каждом данном случае, хотя бы приблизительно, усмотреть свою линию жизни; иначе его сознание не будет в состоянии проследить направление, по которому течет либидо и сохранить свою индивидуальность в ее конечном проявлении. Все сколько-нибудь тяжелые случаи невроза необходимо довести именно до такой точки, иначе излечение будет непрочным.

Из вышесказанного вытекает, что психоаналитический метод не является монополией врачей; психоанализ есть искусство, техника или наука в области психической жизни вообще; это искусство, эту технику или науку больной должен усвоить и применять после лечения на благо себе самому и своему окружению. Если пациент поймет это правильно, то он не будет выступать в качестве психоаналитического пророка или преобразователя мира; он просто использует познания, приобретенные во время лечения; прежде всего в свою пользу, но с настоящим пониманием общего блага; тогда он сумеет воздействовать на других не столько громкими речами и миссионерской пропагандой, сколько примером всей своей жизни.

[Я понимаю, что это обсуждение ведет на опасную почву. Это девственная территория, которую психологии только предстоит завоевать, и я обязан стать первопроходцем. Я болезненно осознаю неадекватность многих моих постулатов, хотя, к сожалению, это мало помогает, когда я пытаюсь их усовершенствовать. Поэтому я вынужден просить читателя не прекращать чтения ввиду недостатков изложения, а попытаться понять мой способ изложения. Мне бы хотелось сказать несколько слов об идее индивидуальности в связи с понятиями личного и коллективного, для того чтобы прояснить эту центральную проблему.