Карл Юнг - Символическая жизнь (сборник)

Я использовал такой метод в работе со многими пациентами в течение целого ряда лет и обладаю обширной коллекцией подобных «опер» («opera»). Наиболее интересно наблюдать сам процесс. Естественно, я не всегда прибегаю к активному воображению как к некой панацее; должны быть определенные показания, свидетельствующие о том, что этот метод подходит для данного индивида; есть множество пациентов, по отношению к которым его применение будет ошибкой. Но часто на последних стадиях анализа объективация образов занимает место снов. Образы предвосхищают сны, и поэтому материал сновидений начинает иссякать. Бессознательное проявляется все реже, по мере того как сознание устанавливает с ним связь. Тут вы получаете весь материал, представленный в творческой форме, и в этом его огромное преимущество по сравнению с материалом сновидений. Это ускоряет процесс созревания (maturation), так как анализ по своей сути и призван служить этому процессу. Данное понятие не является моим изобретением; этот термин ввел один почтенный профессор – Стэнли Холл.

Так как активное воображение продуцирует весь материал в сознательном состоянии разума, этот материал оказывается значительно более оформленным, чем в сновидениях с их невнятным языком. Он гораздо более содержателен, нежели сновидения: например, в нем есть чувственные ценности, о нем можно судить чувственным образом. Очень часто сами пациенты ощущают, что определенный материал требует зримого воплощения. Например, они говорят: «Тот сон был настолько впечатляющим, что, если бы я только мог рисовать, я бы попытался передать его атмосферу». Или же они чувствуют, что определенная идея должна быть выражена не рационально, а посредством символов. Или они в плену у эмоции, которая становится понятной, стоит только придать ей некоторую форму, и т. д. И вот они начинают чертить, рисовать или оформлять свой образы пластически, а женщины – иногда вязать или ткать. Я даже знал двух женщин, которые вытанцовывали свои бессознательные фигуры. Бесспорно, их можно выразить и с помощью письма.

У меня есть немало длинных серий подобных рисунков. Они содержат огромное количество архетипического материала. Именно сейчас я собираюсь разрабатывать исторические параллели к некоторым из них. Я сопоставляю их с живописным материалом, выражающим сходные попытки людей прошлых веков, в особенности раннего средневековья. Определенные элементы символизма восходят к Египту. Множество интересных параллелей к нашему бессознательному материалу, вплоть до мельчайших деталей, мы обнаруживаем на Востоке. Подобный сравнительный анализ дает наиболее ценную информацию о структуре бессознательного. Вам тоже следует давать своим пациентам необходимые параллели, естественно, не в таком разработанном виде, в каком это было бы представлено в научном труде, но в том объеме, который требуется пациенту для понимания им своих архетипических образов. Ибо он может уяснить их истинное значение лишь в качестве типичных, повторяющихся способов выражения объективных фактов и процессов человеческой психики, а не сомнительных субъективных переживаний вне всякой связи с внешним миром. С помощью объективации своих безличностных образов и понимая изначально свойственный им смысл, пациент способен сам извлечь все ценности, которыми богат его архетипический материал. Он может сам это увидеть, и бессознательное становится понятным для него. Более того, эта работа определенным образом сама производит некоторый эффект на него. Все, что он вкладывает в нее, оказывает на него ответное воздействие и производит изменение его установки, определение которой я пытался дать, используя понятие не-Эго центра (non-ego center).

Я приведу вам интересный пример. У меня был случай, пациентом которого являлся университетский ученый, крайне односторонний интеллектуал. Его бессознательное было вечно чем-то встревожено и находилось в активированном состоянии; поэтому оно проецировалось на других людей, которые представлялись ему его врагами, а поскольку ему казалось, что против него настроены все, он чувствовал себя ужасно одиноким. Чтобы забыть о своих проблемах, он начал пить, от выпитого становился очень раздражительным и затевал ссоры с людьми; несколько раз у него были очень неприятные стычки, а однажды его вышвырнули из ресторана и избили. Было и еще немало инцидентов подобного рода. Когда это стало повторяться слишком часто и было уже невыносимо, он явился ко мне, чтобы я посоветовал ему, как жить дальше. В ходе беседы у меня сложилось о нем вполне определенное впечатление: я увидел, что его переполняет архетипический материал, и подумал: «Теперь я могу провести интересный эксперимент – получить этот материал в абсолютно чистом виде, причем без всякой тени моего влияния, я даже не прикоснусь к нему». И с этой целью я направил его к другому врачу – женщине, которая была новичком и об архетипическом материале знала немного. Поэтому я был совершенно уверен в том, что она не станет вмешиваться. Пациент был в таком подавленном состоянии, что без возражений принял мое предложение. И вот он стал работать с ней и делал все, что она ему говорила [69].

Она попросила следить его за своими снами, и он их все, от первого и до последнего, очень тщательно записал. Теперь у меня есть серия, состоящая приблизительно из тысячи трехсот снов этого человека. Они содержат самую удивительную цепь архетипических образов. И совершенно естественно, без всякой подсказки, он начал рисовать серии картин, которые виделись ему во сне, ибо он чувствовал, что они очень важны. С помощью этой работы над своими снами и рисунками он сделал то, что другие пациенты делают посредством активного воображения. Можно сказать, что он сам придумал для себя это активное воображение, когда понадобилось решить наиболее сложные проблемы, поставленные перед ним снами, например, как уравновесить содержания круга, и многое другое. Он решил проблему perpetuum mobile, причем не предлагая ничего безумного, а символическим путем. Он работал над всеми теми проблемами, которыми так увлекалась средневековая философия и о которой наш рациональный разум говорит: «Это все чушь». Подобное заявление лишь свидетельствует о нашем непонимании. Они-то как раз старались понять; сейчас мы в глупом положении, а не они.

В ходе анализа, основанного на первых четырехстах снах, он был вне моего наблюдения. Со времени первой беседы я вообще не видел его восемь месяцев. Пять месяцев он работал с врачом, а затем три месяца делал всю работу сам, продолжая со всей тщательностью наблюдать за своим бессознательным. В этом отношении он был очень одарен. В конце, в течение примерно двух месяцев, у нас с ним состоялся ряд бесед. Но ему не нужно было объяснять многое из символизма.