Карл Юнг - Структура и динамика психического (сборник)

330 Наряду с мифологическими теориями, строящими все свои объяснения на базе солнца в качестве исходного объекта, есть также и лунарные теории, которые пытаются представить в той же роли луну. Существует бесчисленное множество мифов о луне, среди которых немало таких, где Луна является женой Солнца. Луна – это изменчивое переживание ночи. Поэтому она совмещается с сексуальным переживанием первобытного человека, с женщиной, которая тоже является для него событием ночи. Но Луна (Месяц) может быть также и обделенным братом Солнца, ибо аффективные и злые мысли о власти и мести часто нарушают ночной сон. Луна тоже нарушает сон, а кроме того, является местопребыванием (гесерtaculum) душ умерших людей, ибо ночью покойники возвращаются в сновидениях к тем, кто спит, а призраки прошлого вселяют ужас в сердца страдающих бессонницей. Поэтому луна означает также и безумие («lunacy» – «лунатизм»). Именно подобные переживания отпечатались в душе глубже, чем изменчивый образ самой луны.

331 Не бури, не гром и молния, не дождь и тучи запечатлеваются в психическом в виде образов, а вызванные аффектом фантазии. Однажды я пережил очень сильное землетрясение, и в первый момент у меня возникло непосредственное ощущение, будто я стоял не на хорошо знакомой твердой почве, а на шкуре гигантского животного, поднимавшейся и опускавшейся под моими ногами. Запечатлелось не физическое явление, а этот образ. Проклятия человека опустошительным грозовым бурям, его страх перед разбушевавшейся стихией очеловечивают страсти природы, и чисто физическая стихия превращается в разгневанного бога.

332 Наряду с внешними физическими условиями существования, физиологические состояния, секреция желез и т. д. также могут вызывать аффективно заряженные фантазии. Сексуальность представляется в образе бога плодородия, в облике по-животному сладострастной женщины-демона, даже в виде черта-Диониса с козлиными ногами и непристойной жестикуляцией или же, наконец, в форме вызывающей страх, извивающейся змеи.

333 Голод превращает пищу в богов, которым мексиканские индейцы ежегодно предоставляли даже «каникулы» для отдыха, во время которых не употребляли привычные продукты. Древним фараонам поклонялись как поедателям богов. Осирис – это пшеница, сын земли – и по сей день гостия должна изготавливаться из пшеничной муки, то есть Бога, который съедается, так же как Иакх – таинственный бог элевсинских мистерий. Бык Митры – это все годные в пищу плоды земли.

334 Внешние психологические условия, естественно, также оставляют следы в мифологии. Опасные ситуации, будь то физическая опасность или угроза душе, вызывают аффективные фантазии, а поскольку такие ситуации стандартны, в результате образуются одинаковые архетипы, как я назвал мифологические мотивы вообще.

335 Драконы устраивают свои логовища у рек, чаще всего возле бродов или других опасных переправ, джинны и прочая нечисть – в безводных пустынях или в опасных ущельях, духи мертвых поселяются в зловещих зарослях бамбукового леса, коварные русалки и водяные змеи – в морских глубинах и водных пучинах. Могучие духи предков или боги живут в выдающихся людях, беспощадная сила фетиша поселяется в ком-нибудь незнакомом, неведомом или в чем-то неординарном, необычайном. Болезнь и смерть не бывают естественными, а всегда вызываются духами, ведьмами или колдунами. Само оружие, которое убило кого-либо, наделено необыкновенной силой – мана.

336 А как же, спросят меня, обстоит дело с самыми повседневными событиями и с непосредственными реалиями, такими как муж, жена, отец, мать, ребенок? Эти самые обычные и бесконечно повторяющиеся реалии создают мощнейшие архетипы, постоянную деятельность которых можно по-прежнему непосредственно наблюдать повсюду даже в наше полное рационализма время. Возьмем, например, христианскую догму. Троицу составляют Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух, который изображается в виде птицы Астарты – голубя, называвшегося во времена раннего христианства Софией и имевшего женскую природу. Фигура Марии в новой церкви является очевидной заменой этого образа. Здесь мы имеем дело с архетипом семьи ev unepoupaviro холю – «на небесах», как выразился Платон, возведенным на престол в качестве формулы окончательной мистерии, запредельного таинства. Жених – Христос, невеста – Церковь, купель для крещения – лоно Церкви, как она все еще называется в тексте Benedicto fontis [37]. Святая вода смешивается с солью и таким образом уподобляется околоплодной жидкости или морской воде. Иеросгамос, священная свадьба, празднуется на Великую Субботу (Sabbatus sanctus), перед Пасхой, когда горящая свеча, как фаллический символ, трижды погружается в крестную купель, чтобы оплодотворить воду, предназначенную для крещения, и наделить ее способностью заново рождать на свет крещеного младенца (quasimodo genitus). Мана-человек, знахарь, – это pontifex maximus [38], Папа; церковь – mater ессlеsia, magna mater [39]магической силы; люди же – беспомощные и нуждающиеся в милости дети.

337 Сохранение всего родового опыта человечества – столь богатого эмоциональными образами – в отношении отца, матери, ребенка, мужа и жены, магической личности, угроз телу и душе возвысило эту группу архетипов до статуса главнейших регулятивных принципов религиозной и даже политической жизни и привело к бессознательному признанию их огромной психической силы и власти.

338 Я обнаружил, что рациональное осмысление этих архетипов ничуть не снижает их ценности, даже наоборот, помогает не только почувствовать, но и увидеть их огромное значение. Эта мощная проекция позволяет католику пережить в осязаемой действительности значительную часть своего коллективного бессознательного. Ему не нужно стремиться к авторитету, превосходству, откровению, слиянию с вечным и непреходящим – все это уже доступно ему: в святынях любого алтаря для него живет Бог. А вот протестанту и иудею приходится его искать: первому – потому, что он, так сказать, разрушил земное тело Божества, а другому – потому, что он никогда не может найти его. Для обоих архетипы, ставшие в католическом мире зримой и живой реальностью, лежат в бессознательном. К сожалению, я не могу здесь более глубоко рассмотреть поразительные различия в отношении к бессознательному в нашей культуре. Хотел бы только отметить, что этот вопрос представляет собой одну из величайших проблем, стоящих перед человечеством.

339 Это сразу же становится понятным, если уяснить себе что бессознательное, как совокупность архетипов является хранилищем всего, что было пережито человечеством, начиная с его самых отдаленных истоков. Но это не мертвый осадок, не поле развалин, а живая система реакций и диспозиций, которая незаметным, а потому и более действенным образом определяет индивидуальную жизнь. Однако бессознательное – не просто какой-то гигантский исторический предрассудок, но источник инстинктов, поскольку архетипы представляют собой не что иное, как формы их проявления. А жизненный источник инстинкта питает, в свою очередь, все творческое, следовательно, бессознательное не просто обусловлено исторически – оно является источником творческого импульса – как и Природа, которая, хотя и крайне консервативна, но своими актами творения преодолевает собственную же историческую обусловленность. Поэтому неудивительно, что перед людьми всех времен и народов всегда остро стоял вопрос: как лучше всего приспособиться к этим невидимым детерминантам. Если бы сознание так никогда и не отделилось от бессознательного – событие, символизированное и вечно повторяющееся в образах падших ангелов и не-повинующихся прародителей, – то эта проблема просто не возникла бы, так же как не встало бы и вопроса о приспособлении к внешним условиям.