Павел Ковалевский - Откровение или бред? Магомет, Орлеанская дева, Навуходоносор

«Религиозная экзальтация заменяет иногда и приступ малой эпилепсии».

«Религиозное чувство может быть усилено не только сейчас же после припадков, но и в промежутках между ними. В заведениях для душевнобольных эпилептики часто отличаются набожностью и усердием к религиозным обрядам и молитве, что часто стоит в противоречии с их нравственностью… Религиозность эпилептическая не всегда выражается одинаково и иногда заменяется экстазом и религиозным бредом» (Toselli).

Howden приводит несколько случаев религиозного бреда у эпилептиков и поддерживает то же учение о религиозном чувстве у эпилептиков.

По его мнению, эпилепсия не создает религиозного чувства, а только видоизменяет его, поэтому религиозная экзальтация предполагает уже ранее существующее религиозное чувство. Религиозное чувство эпилептика не влияет, однако, на нравственные начала эпилептика.

Мне лично приходилось наблюдать более тысячи эпилептиков, и на основании личного опыта я могу сказать следующее: религиозное чувство может быть усиленным у эпилептиков, но это не есть слишком частое явление. Религиозное проявление эпилепсии может выражаться в форме религиозных галлюцинаций, религиозного бреда, религиозной мании и религиозной экзальтации. Все эти проявления могут быть как в связи с припадком эпилепсии, так и их эквивалентом и в промежутках между припадками. Иногда религиозность резко проявляется в период наступления слабоумия, когда эпилептик в этой религиозности старается найти утешение в несчастии и надежду на спасение. Совершенно верно, что религиозность эпилептика не всегда стоит в согласии с его нравственностью, но, несомненно, между этими лицами есть и люди высоконравственные.

Я позволю себе привести два случая религиозных галлюцинаций и религиозной экзальтации, бывших под моим наблюдением.

Первый случай… Крестьянин, холост, православный, 40 лет, красильщик, малограмотен. Отец и мать его пьяницы. Припадки судорожной эпилепсии начались на шестом году. В последние годы у него начали замечаться некоторые странности в религиозном отношении. Будучи богомазом, он много ходил по монастырям. Здесь он любил молиться Божией Матери. При этом «ему становится так жалко, так жалко, что аж за душу хватает, а чего – и сам не знаю». Иногда и дома на него нападала эта жалость о Божией Матери, и он начинал плакать, молиться и затем переходить в восторженное и восхищенное состояние… Больной полагал, что на земле ходит Христос. Он так думает и так чувствует. Сам больной, нищий, но святой человек, поэтому Спаситель ему завидует и несколько недоволен на него. Зависть эту он частью предполагает, а частью чувствует – как? – этого он не может выразить. Больной в одно и то же время и Василий Великий, и Григорий Богослов, и Иоанн Златоуст. Он сам Василий, отец его был Григорий, но почему он Иоанн – этого выяснить не может. Данный случай очень напоминает случай Blumenstock, в котором больной считал себя Христом, Девой Марией и Духом Святым.

Еще ярче проявление религиозной экзальтации было во втором случае, причем оно связано было, видимо, с припадками эпилепсии.

Больной, диакон, эпилептик, представил мне собственную рукопись, которую я привожу целиком.

«8 мая 1861 года явился ко мне неизвестный пустынник, лет, по-видимому, около 60, и предложил мне вопрос: «Видел ли я третьего дня сон?»

– Видел.

– Какой?

– Страшный пожар; пламя шло с той стороны, куда была обращена моя спина, и в то время, как и меня обхватило, я проснулся.

– С какой стороны? – Я указал.

– В это время я послан был к тебе.

– Откуда, позвольте узнать?

– Из Симбирска.

– Но ведь вы не могли пройти этого расстояния в такой короткий срок!

– Я был в то время в Ливнах.

– Это другое дело. Чем же я заслужил это посланничество?

– Ты хорошего отца хороший сын!

– Да, отец мой был хороший человек, но я вовсе на него не похож ни по жизни, ни по нравственности.

При этом я исчислил все дурные поступки, утаив, впрочем, все, что было слишком неказисто. Каково же было мое изумление, когда он сам начал досказывать утаенное и недосказанное! Потом он начал сопоставлять все дурные поступки с хорошими, и оказалось, что перевес остался за последними.

Здесь разговор перешел на посторонние предметы, причем странник обнаружил большую ученость, начитанность, познания и логику. Он свободно рассуждал о таких предметах, которые были для меня terra incognita. Вдался в рассказы из времен апостольских, причем произвел мою родословную от Корнилия Сотника (фамилия больного была Корнилиев). Затем он ушел, приказал мне переменить белье, причем сам выбрал единственную отцовскую рубаху для меня, и пойти к вечерне.

Какое-то благоговение и трепет наводило на меня присутствие этого человека. Туман помрачил мои мысли, и указание свыше управляло моими деяниями. Я был в состоянии откровения и внушения свыше.

После вечерни, возвращаясь домой, у ворот своего двора, я опять встретил того же странника и на просьбу его – благословить его – я отказал, так как, будучи диаконом, не имел на то права. Затем мы пошли в комнату. Вошедши в комнату, странник взял сосуд с маслом и налил масла в лампаду, причем лампада сама собою зажглась, и комната наполнилась благоуханием. Странник сказал:

– Теперь ты веришь, что для меня возможны чудо-творения по изволению Божию?

Затем многими восторженными религиозными разговорами довел меня до того, что я окончательно уверовал в его сверхъестественное посланничество от Бога. Опять объял меня страх и трепет благоговения пред лицом божественного посланника. Благодать Божия нисходила на меня, и я ощущал, что внутри меня действовала сила Божия.

Далее странник сравнил меня с Авраамом, а мою веру – с верою Авраама и повелел мне единственную дочь мою принести в жертву Богу, по образцу Авраама.

– Но где же я возьму овна? – спросил я. Тогда странник стал на колени, обратил руки назад к солдатскому ранцу, висевшему у него на спине, и сказал: «Вот тебе телец вместо овна», – и велел мне раздеться донага. Я это исполнил, положил ему на шею свою рубаху, а на нее свою четырехлетнюю дочь и поразил складным ножом указанного тельца вместо овна, левою же рукой держал свою дочь. Затем он обратился ко мне и сказал: «Теперь иди на двор и зови людей, скажи им на малороссийском диалекте, что тебя какой-то литвин уговорил зарезать твою дочь». Это я исполнил беспрекословно: с ножом в одной руке, с дочерью в другой я выскочил на двор и начал кричать. Тогда прибежали люди, надели на меня рубаху, дочь отняли и отдали хозяевам, а меня связали; затем фельдшер пустил мне кровь из руки, поставил горчичники, и в 12 часов ночи я заснул; на другой день был совершенно в здравом уме».