Ирина Млодик - Книга для неидеальных родителей, или Жизнь на свободную тему

Его ждали. Он знал это. Чувствовал. Еще до того как он родился, с ним разговаривали, выгуливали на свежем воздухе подмосковной дачи, кормили свежими и даже экзотическими фруктами, смотрели на него с помощью ультразвука, делали с ним полезную зарядку, в общем, готовились к тому, что он должен появиться на свет и немедленно сделать их всех счастливыми.

Он родился, как положено, в престижной московской клинике. И хоть событие было не из легких, но в результате прошло все хорошо, и он вошел в этот новый мир вместе со своей чудесной мамой, стуком ее сердца и теплым молоком. Потом был дом, его комната, удобная кроватка, которая тем не менее легко проигрывала в конкуренции маминым рукам.

Его любили, он знал это. Любое его проявление: покакал, повернулся, закашлял, улыбнулся – становилось широко обсуждаемым событием. Когда он делал что-то новое, это вызывало всеобщий восторг, сравнимый с неожиданной военной победой маленького государства. Почти каждая неделя его жизни была сфотографирована или снята на видео и непрерывно демонстрировалась всем желающим и нежелающим, случайно попавшим на демонстрацию его уникальности и величия.

О нем беспокоились. Он догадывался. Как только он находил что-нибудь новое и интересное, у мамы становилось очень тревожное лицо, а иногда она даже ругалась. Особенно волновались бабушки, то та, то другая горячо спорили с мамой о чем-то на кухне явно по его поводу. После их ухода мама всегда выглядела озабоченной и растерянной. Одна бабушка считала, что он должен по-другому питаться, другая – что мама его недостаточно тепло одевает на улицу. Папа настаивал на развивающих занятиях, а мама всегда переживала и пугалась, когда он падал. Он не любил падать, но ему так нравилось везде лазать, хотя это было очень неудобно в этом теплом комбинезоне, который подарила бабушка.

Его пытались отвести в садик, но ему там совсем не понравилось, потому что все было совершенно непривычным: детей много, а воспитательница всего одна, к тому же она вообще не была похожа на маму. Он стал рыдать, конечно, его забрали, и больше в садик он не ходил. «Нечего дитя мучить, посидишь с ним дома до школы», – строго заявила одна из бабушек. Он остался с мамой. Это было неплохо, но довольно скучно. Даже когда раздраженная и уставшая мама складывала с ним мозаику, он скучал. Но с мамой все равно лучше, чем одному.

В школе все было совсем непривычным. Учительница говорила строгим голосом, от чего он чувствовал себя каким-то плохим или провинившимся. Ребята на переменках бегали как оглашенные. Ему тоже хотелось, но он не знал, как подойти и попросить, чтобы его взяли в игру. Ничего интересного в этой школе не было, одна скука и беспокойство. Он не чувствовал там себя любимым. И потому стал болеть – ведь когда болеешь, все носятся вокруг тебя как в детстве, все дают и делают, что ни захочешь…

Единственный ребенок в семье – совсем не плохо: он получает весь мир. Всю любовь, заботу и ласку, но и также все беспокойство, тревогу и ожидания родителей. Он привыкает к собственной исключительности, что само по себе хорошо, но если единственный ребенок замыкается в рамках собственной семьи, то, попадая в другую систему (садик или школу), он либо конфронтирует с ней, требуя к себе такого же исключительного внимания, либо ранится о разрушение иллюзии о собственной исключительности и будет стремиться восстановить ее любыми способами.

Единственный ребенок часто бывает либо избалован тем, что его желания угадываются заранее и исполняются еще до того, как он успел чего-нибудь по-настоящему захотеть и заполучить это, либо несет на себе слишком много неосознаваемой ответственности за счастье всей семьи. Он обременен грузом родительских ожиданий и тревог. Он отвечает за то, чтобы родители не развелись, или «виноват» в том, что мама уже десять лет как не работает.

На нем часто лежит незримое обязательство воплотить все то, что не удалось его родителям, и потому он – частый заложник музыкальных школ, спортивных секций, что ему не по вкусу, престижных ВУЗов, не имеющих к его способностям особого отношения. Он как будто должен быть не просто ребенком, а родительской визитной карточкой, отражающей их успехи и материальные достижения. И ему меньше, чем кому-либо, дается право на ошибку, на слабость и глупость, на неудачу и неуспех. И у него, как ни странно, меньше шансов прожить свою жизнь, свою уникальную историю. Если только родители не осознают, что дали жизнь этому замечательному человеку, а не сделали рискованный, но значительный вклад в малонадежный банк и теперь во что бы то ни стало намерены получать проценты.

У Берта Хеллингера, знаменитого психотерапевта, выведшего законы существования семьи как системы, есть замечательная и простая мысль о том, что энергия, забота, материальные блага передаются от родителей к детям безвозмездно и естественно, а дети, в свою очередь, передают потом все это свои детям. И тогда энергия, забота, любовь, деньги текут из прошлого в будущее, создавая и поддерживая жизнь и естественный ход вещей. Но если отдать ребенку все это только для того, чтобы потом требовать взамен, то энергия поворачивается в прошлое и будущего рода может не случиться.

И действительно, не редки истории, когда мать решает завести единственного ребенка «на старость». Чтобы было кому стакан воды подать, когда занеможет. Причем ребенок, вырастая, не отпускается в свою отдельную жизнь, а всеми правдами и неправдами оставляется при матери, чтобы отдать ей свой сыновний или дочерний долг. И тогда это действительно драма единственного ребенка – быть вечным должником, не получить свою жизнь как подарок, как дар от взрослого человека, способного просто дарить.

У старшего все начинается как у «единственного». Он – свет в окошке, всеобщее счастье, центр вселенной. Фотографии с трехдневного возраста, первый чих… Но потом они вдруг говорят, что у него вот-вот появится братик или сестричка, уверяют, что теперь он будет наконец не один и ему всегда будет с кем поиграть.

– Кого ты больше хочешь: братика или сестричку? – говорят они с таким видом, будто речь идет о выборе грандиозного подарка на день рождения. Он не знает, чем ему грозит этот «подарок», но понимает, что ему, видимо, тоже стоит обрадоваться, и он уверенно говорит: «Братика!», вызывая у них волну умиления.

Лишь много позже, когда они приносят домой непонятный сверток, в котором совсем неприятного вида субъект, больше похожий на лягушонка, чем на братика, он понимает, что они его обманули. Такой маленький братик точно не сможет с ним играть! Этот противный червякообразный совсем ничего не умеет, только кричать, какать в памперсы и не давать всем жить. А главное, он сумел отнять у него всемогущество, исключительность и, что самое ужасное, – маму!