Игорь Кон - Бить или не бить?

Вслед за Тимофеевым хочу особо подчеркнуть, что важнейшим фактором ограничения телесных наказаний, как и всех прошлых, настоящих и будущих российских реформ, была оглядка на европейское общественное мнение и забота о государственном имидже.

Российская бюрократия не любила и боялась своих подданных, но хотела выглядеть цивилизованной за рубежом. Обмануть Европу было не так легко. В 1832 г. сын французского маршала Даву купил в Москве у «заплечного мастера» кнут и вывез его на родину. Европа ужаснулась варварству русской правящей элиты. Реакция в России оказалась типично российской: было издано секретное предписание кнутов иностранцам не продавать и заплечных дел мастеров не показывать.

Историю на эту же тему рассказывает в своих воспоминаниях князь Петр Андреевич Вяземский (1792–1793):

«Когда граф Марков (имеется в виду А. И. Морков (1747–1827), дело было в 1784–1786 гг. – И.К. ) был посланником в Стокгольме, назначен был к нему секретарем добрый и порядочный человек, но ума недалекого. Однажды после обеда, который Марков давал в честь дипломатического корпуса, заметил он, что собрался кружок дипломатов около Д***, который с большим жаром твердил: “И вот так, и вот этак” (et comme si et comme ca) и размахивал руками. Марков почуял беду. Он подошел к кружку и спросил одного из слушателей, о чем идет речь. “Господин секретарь, – отвечал тот, – изволит объяснять нам, как производится сечение кнутом в России”» (Вяземский, 1999).

Крепостники-помещики считали порку одним из главных национально-религиозных институтов России. Один такой «помещик-тож» написал в «Земледельческой газете» в феврале 1857 г.:

«Власть помещика – власть родителя над детьми, а по нашим православным понятиям дети принимают без ропота наказания от своих родителей. Наказание розгами не заменить никакими заморскими затеями, потому что розги в руках благонамеренного и доброго помещика – истинное благодеяние для крестьян».

Герцен процитировал и прокомментировал этот текст в заметке в «Колоколе» < Сечь или не сечь мужика? > В 1860 г. он даже обратился к «образованному меньшинству» дворянства со статьей «Розги долой!», в которой предлагал организовать «Союз воздержания от телесных наказаний» (Герцен, 1956. Т. 7).

После Манифеста 19 февраля 1861 г., который объяснял отмену крепостной зависимости «уважением к достоинству человека и христианской любовью к ближним», телесным наказаниям, казалось бы, не осталось места. Но многие люди во власти так не думали. В своей знаменитой статье от 19 февраля/3 марта 1861 г. бывший декабрист Николай Иванович Тургенев (1789–1871) писал по этому поводу:

«Что должны мы думать о нашей родной земле, которую мы любим всеми чувствами, всеми силами души, когда мы видим, что между 15 или 20 людьми, избранными – и здраво избранными, между самыми образованными и просвещенными нашлась половина, которая, совещаясь об освобождении самого достойного, самого почтенного сословия в государстве, присудила предоставить бывшим помещикам освобожденных крестьян – или кому бы то ни было – проклятое право сечь их розгами, сечь женщин розгами! Можно еще понять, что помещики, набив, так сказать, руку и защищая помещичье право, придерживаются и плетей и розг. Но те, кои пишут законы? О! Это непостижимо. И если бы это было постижимо, то тогда неминуемо следовало бы заключить, что бедная Россия стоит ниже всех не только христианских, но даже и магометанских народов» (Тургенев, 1961).

Инициатор перемен князь Николай Алексеевич Орлов (1827–1885) в 1861 г. подал государю записку: «Об отмене телесных наказаний в России и в Царстве Польском», в которой доказывал, что телесные наказания – зло «в христианском, нравственном и общественном отношениях». Приближается тысячелетие России, крепостное право уничтожено, «остается дополнить спасительное преобразование отменой телесных наказаний». По приказу царя записка Орлова рассматривалась в комитете, учрежденном для составления проекта нового воинского устава о наказаниях. Мысль Орлова о своевременности отмены телесных наказаний как не соответствующих ни духу времени, ни достоинству человека и лишь ожесточающих нравы горячо поддержали Великий князь Константин Николаевич, сенатор Д. А. Ровинский, обер-прокурор московских департаментов сената Н. А. Буцковский и военный министр Д. А. Милютин.

Однако против них категорически выступил митрополит Московский Филарет (Дроздов) (1782–1867). В пространной записке от 13 сентября 1861 г. «О телесных наказаниях с христианской точки зрения» Филарет доказывал, что вопрос об употреблении или неупотреблении телесного наказания в государстве стоит в стороне от христианства: «Если государство может отказаться от сего рода наказания, находя достаточными более кроткие роды оного, христианство одобрит сию кротость. Если государство найдет неизбежным, в некоторых случаях, употребить телесное наказание, христианство не осудит сей строгости; только бы наказание было справедливо и нечрезмерно».

По мнению Филарета (1887), наказания вообще, не исключая и телесных, нравственности в людях не разрушают:

«Преступник убил в себе чувство чести тогда, когда решился на преступление. Поздно в нем щадить сие чувство во время наказания. Тюремное заключение виновного менее ли поражает в нем чувство чести, нежели телесное наказание? Можно ли признать правильным такое суждение, что виновный из-под розог идет с бесчестьем, а из тюрьмы – с честью? Если какое сознание подавляет виновного, производит в нем упадок духа и тем препятствует ему возвыситься к исправлению, то это сознание сделанного преступления, а не понесенного наказания».

Как можно считать телесное наказание разрушающим нравственность, если оно установлено самим Богом, узаконившим его через Моисея – «четыредесять ран да наложут ему» (Второзаконие, XXV, 3)? Нельзя считать телесное наказание и бесчестным, ведь ему подвергались и апостолы, например, апостол Павел. Опровергает Филарет и мысль о том, что христианские святители восставали против телесных наказаний.

Богословские аргументы подкрепляются соображениями практического порядка: при замене телесного наказания тюремным заключением потребовалось бы при многолюдном городе построить и содержать почти город тюремный, налагая через сие новую тягость на невинных, и т. д. и т. п.

Н. Н. Евреинов расценил страстное выступление митрополита Филарета, вызвавшее у него негодование и недоумение, как «глумление над доводами записки Орлова» (яркие воспоминания об этом иерархе оставили такие разные люди, как А. И. Герцен, Н. С. Лесков и С. М. Соловьев). Но патриарх Алексий I (1877–1970) с позицией митрополита полностью солидаризировался (Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий, 2005), в 1994 г. РПЦ Филарета канонизировала.