Губина Всеволодовна - Кузя, Мишка, Верочка

Мите начали искать новых родителей. Одновременно как-то пытались решить вопрос с Катей. Может быть, перевести ее в тот же детский дом. Или сделать что-то еще, чтобы детей можно было устроить в одну и ту же семью. По каким-то причинам сделать это не удавалось. Получалось так, что «воссоединить» брата и сестру можно было бы только тогда, когда Кате исполнится три года. И ее по закону можно будет перевести из дома ребенка — в детский дом.

Мите искали такую семью, которая согласилась бы взять не только пятилетнего мальчика, но еще и маленькую девочку. Но девочку — не сразу. Это такой, знаете, заковыристый момент… Обычно семьи настроены на что-то определенное. Один ребенок — так один. Двое — так двое. А тут — не то один, не то двое… Сколько ждать — неизвестно… Да и стоит ли ждать, неопределенно все как-то… И информации нет — что за девочка, какие с ней проблемы будут?

Так что жил пока что Митя в детском доме, воспитывали его воспитатели, реабилитировали его психологи, а Служба по устройству детей в семью искала ему новых маму с папой. Все шло своим чередом. Был Митя мальчиком, как бы это сказать… заметным. Очень красивый пятилетний мальчик. Густые золотые волосы. Широко распахнутые голубые глаза с длинными черными ресницами. Правильные черты лица. Хорошо сложенный, сильный, ловкий. Очень общительный. Очень-очень. Он просто не мог оставаться в одиночестве. До такой степени, что готов был сделать что угодно, чтобы привлечь к себе внимание. Например, выйти на середину комнаты и снять штаны. Или кого-то ударить — сильно, больно, а главное — внезапно. Лучше — сзади. И потом долго и радостно смеяться.

В хорошем детском доме детям не торопятся ставить диагнозы. Хорошие специалисты не спешат делать выводы, даже если ребенок делает что-то «ужасное». Хорошие специалисты в хорошем детском доме видали и не такое. И понимают, что ребенок, который пережил неизвестно что, может вести себя как угодно. Не в том смысле «может», что ему разрешено, а в том смысле, что по-другому у него просто не получается. Какое-то время придется потерпеть. Потому что даже взрослый человек, переживший что-то страшное, вряд ли сядет рядком с психологом и спокойно начнет рассказывать: «Знаете, я пережил вот это…» Нереально, правда? А что может сделать ребенок, который и слов-то таких не знает, чтобы назвать то, что с ним происходило…

Что может ребенок? Может забыть… Ну да, забыть. Забыть, что было. Сделать вид, что ничего не было… Жить как ни в чем не бывало. Только вот память живет по своим законам. Вспыхивает воспоминание, и человек оказывается — там, где происходило страшное. Даже взрослым это не всегда под силу, а что говорить о ребенке… А что еще может ребенок? Может кричать изо всех сил, кричать о том, как больно. Или смеяться так громко, чтобы все услышали. Или просто — бить, бить изо всей силы, чтобы разрушить этот проклятый мир, в котором ребенок не может быть ребенком…

Потихоньку Митя менялся. Конечно, он не перестал драться, и кричать, и называть других детей всякими словами, слыша которые даже воспитатели вздрагивали… Но он гулял, и хорошо кушал, делал зарядку и катался на велосипеде. Он учился читать, рисовал и лепил.

И находил в этих незамысловатых занятиях все больше интереса. Он ходил к своему детскому психологу и кричал там, и вопил, и корежил пластмассовых человечков. А потом сидел в сенсорной комнате и плакал. А еще он обнаружил, что это не очень страшно, когда кто-то подходит сзади. Это не обязательно значит, что произойдет что-то плохое. Он еще не поверил в это окончательно, но ему стали приходить в голову мысли, что не всех взрослых нужно опасаться…

Митю многие хотели взять в семью. Тем более, что его фотография украшала собой очередной буклет детского дома. «Мы пришли за этим мальчиком, — говорили люди на первой встрече с социальным педагогом, — такой хороший мальчик».

Из всех тех, кто пришел и сказал «мы хотим», только половина проходит подготовку, половина от половины — собирает документы. Кто-то вообще передумает брать ребенка, кому-то помешают обстоятельства. Зачем же приходят? За ребенком… Приходят искренне. Кто-то увидел фотографию — и сердце дрогнуло, в душе защемило, и прибежали люди, хорошие и добрые, за ребенком — спасать скорей… А кто-то давно мечтал, сомневался и надеялся. И строил планы, лелеял мечту, и образ ребенка, нарисованный воображением, становился все отчетливей. И вдруг — вот же он — это же он, тот, кого мы намечтали… Красивый мальчик Митя…

Узнав про сестру-малышку и про трудный Митин характер, многие остывали. «Золотоволосый ангел» превращался в обычного мальчишку с тяжелой, с детства исковерканной судьбой. Мечта растворялась. Те, кто пришли «за мечтой», уходили — видимо, в поисках новой. Те, кто пришел действительно за ребенком, оставались, согласившись с тем, что не обязательно Митя окажется в их семье. Может, его заберут завтра-послезавтра, кто-то из тех семей, что уже готовы. А может… Чего загадывать, все пойдет своим чередом.

Митя в семью особо не рвался. Во-первых, с его точки зрения, у него уже была семья — сестра Катя. А во-вторых, откуда ему было знать, что семья с родителями, со взрослыми людьми — это хорошо? Откуда ему было знать, как живет большинство детей, которым повезло и их любят папа с мамой? Катя так и жила в доме ребенка.

Семья нашлась быстро. Вера и Петя. Молодые, по тридцать с небольшим лет. Спортивные такие, организованные. Сказали — надо на подготовительный тренинг, значит — надо. Надо встретиться с психологом — значит надо. У Веры глаза на мокром месте. Спросишь — «что?» — «Нет, — говорит, — ничего, это я так. Детей жалко». Дочка у них была, подросток. Вернее, дочка была Верина, но они как-то так вот говорили всегда — наша дочка, и никто не сомневался, что дочка — их.

А Петя на тренинге [15] Тренинг — занятия в школе принимающих родителей, как правило, проводятся в форме тренинга, т. е. участники являются не пассивными слушателями лекций, а активно участвуют в разборе ситуации, ролевых играх, делают упражнения. историю рассказал, про корову. В тренинге одно занятие — возрастная психология. Ну должны же будущие родители знать о том, как ребенок развивается. Родители ведь не всегда знают, что у ребенка и почему. И обижаются на своих детей, если те ведут себя «не так». Вообще это занятие, по развитию ребенка, всегда весело проходит. Люди начинают понимать, почему их собственный ребенок сначала в три года «с катушек слетал», потом в семь, а потом в одиннадцать. Надо же, говорят они изумленно, а мы-то думали, что у него характер плохой. А некоторые всю жизнь прожили в уверенности, что ребенка бабушка испортила. Ну это я так, к слову…

Да, так вот — Петя историю рассказал. Там такое упражнение было — когда участники придумывают историю про игрушку. И Пете досталась корова. Знаете, такая расписная корова, их в сувенирных магазинах продают. В детском доме этих коров почему-то было — немеряно. Дарил, наверное, кто-то. Они на всех полках стояли, на том этаже, где кабинеты. Вот мы и брали их для занятий на тренинге.