Карен Хорни - Психология женщины

Первое, что поражает, – во главу угла в аналитической концепции всегда или почти всегда ставится различие между полами в строении гениталий, и при этом мы совершенно забываем о другом столь же важном биологическом различии, а именно о различной роли мужчин и женщин с точки зрения репродуктивной функции.

Влияние мужской позиции на концепцию материнства наиболее четко проявилось у Ференци в его блистательной теории генитальности [17] Ferenczi S., Versuch einer Genitaltheorie (1924). . По его мнению, настоящее побуждение к коитусу, его истинное, первоначальное значение для обоих полов состоит в стремлении вернуться в утробу матери. В период соперничества мужчина завоевывал привилегию с помощью своего полового органа снова проникнуть в матку. Женщина, изначально находившаяся в подчиненном положении, была вынуждена приспосабливать свою организацию к данной органической ситуации и получила за это некоторую компенсацию. Ей пришлось «довольствоваться» суррогатами в фантазии и, главное, вынашиванием ребенка, блаженство которого она разделяет. Только в акте деторождения она имеет возможность получить удовольствие, в котором отказано мужчине [18] См. также: Deutsch H., Psychoanalyse der weiblichen Sexualfunktionen (1925) и Groddeck G., Das Buch vom Es. .

С этих позиций психическая ситуация, в которой находится женщина, не из приятных. У нее отсутствует первичное побуждение к коитусу, или по меньшей мере ей недоступно непосредственное, пусть даже частичное, удовлетворение. В таком случае побуждение к коитусу и удовольствие от него, несомненно, должны быть у нее гораздо слабее, чем у мужчины. Ведь она может добиться некоторого удовлетворения первичного стремления лишь косвенным, окольным путем: отчасти окружным путем мазохистской конверсии, отчасти через идентификацию с ребенком, которого она может зачать. Однако то и другое представляют собой лишь «компенсаторные механизмы». Единственное, в чем у нее преимущество перед мужчиной, – в весьма сомнительном удовольствии от акта деторождения.

И тут я как женщина с изумлением спрашиваю: а как же материнство? А блаженное сознание того, что внутри тебя таится новая жизнь? А несказанное счастье от нарастающего ожидания, что появится это новое существо? А радость, когда оно наконец появляется и ты первый раз держишь его в руках? А глубокое наслаждение и удовлетворение от кормления его грудью и счастье от того, что он нуждается в твоей любви и заботе?

В одном разговоре Ференци высказал мнение, что в начальный период конфликта, столь печально окончившегося для женщины, мужчина как победитель навязал ей бремя материнства, включая все, что с этим связано.

Разумеется, с точки зрения социальной борьбы материнство можно рассматривать как помеху. В наше время, пожалуй, так оно и есть, но вряд ли дело обстояло подобным образом в те времена, когда человек был ближе к природе.

Более того, саму зависть к пенису мы объясняем с биологической точки зрения, но не социальными факторами; и наоборот, мы приучены тут же истолковывать чувство социального неравенства женщины как рационализацию ее зависти к пенису.

Однако с биологической точки зрения в материнстве или в способности к материнству женщина имеет неоспоримое и отнюдь не малое физиологическое преимущество. Особенно отчетливо оно проявляется в бессознательном мужской психики – в сильнейшей зависти мальчиков к материнству. Мы знакомы с этой завистью как таковой, но она едва ли рассматривалась должным образом в качестве динамического фактора. Когда начинаешь, как это было у меня, анализировать мужчин после достаточно длительного опыта анализа женщин, возникает весьма неожиданное впечатление об их сильнейшей зависти к беременности, деторождению и материнству, к женской груди и кормлению грудью.

В связи с этим впечатлением, проистекающим из анализа, напрашивается естественный вопрос: не выражается ли в вышеупомянутом взгляде на материнство в рационализированном виде бессознательная мужская тенденция к обесцениванию? Это обесценивание может проявляться следующим образом: на самом деле женщины просто-напросто хотят иметь пенис; когда все сказано и сделано, материнство – только лишняя обуза, которая затрудняет борьбу за существование, и мужчина должен радоваться, что он от этого избавлен.

Когда Хелен Дойч пишет, что комплекс маскулинности у женщины играет гораздо большую роль, чем комплекс фемининности у мужчины, она, вероятно, не учитывает тот факт, что зависть мужчины имеет значительно большие возможности для успешной сублимации, нежели зависть девочки к пенису, и что именно эта зависть служит одной из основных, если не главной движущей силой в формировании культурных ценностей.

Сам язык указывает на этот источник продуктивности в культуре. В исторические времена, которые нам известны, эта продуктивность, несомненно, была значительно выше у мужчин, чем у женщин. Не объясняется ли невероятная сила импульса мужчины к творчеству в любой области ощущением им относительной незначительности собственной роли в сотворении живого существа, что и подталкивает его постоянно к сверхкомпенсации за счет других достижений?

Если мы правы, установив эту связь, встает вопрос: почему у женщины не обнаруживается соответствующего импульса, который бы компенсировал ее зависть к пенису? Есть две возможности: либо зависть женщины гораздо слабее, чем зависть мужчины, либо ее нельзя успешно преодолеть каким-то другим способом. Мы могли бы привести факты в поддержку обоих предположений.

В доказательство более выраженной мужской зависти можно указать на то, что анатомическая ущербность женщины имеет место только с точки зрения догенитальных уровней организации [19] Horney К., On the Genesis of the Castration Complex in Woman. – Int. J. Psycho-Anal., V, Part 1 (1924) (c. 14-28 в этой книге). . С позиции генитальной организации взрослой женщины нет никакого изъяна, поскольку совершенно очевидно, что женщины обладают отнюдь не меньшей, чем мужчины, но просто иной по природе способностью к коитусу. С другой стороны, роль мужчины в репродукции значительно меньше, чем женщины.

Далее мы видим, что стремление мужчин принижать значение женщин выражено явно сильнее, чем соответствующая потребность у женщин. К пониманию того, что догма о неполноценности женщин проистекает из бессознательной мужской тенденции, мы могли бы прийти, лишь усомнившись в ее соответствии действительности. Но если и в самом деле за убежденностью в женской неполноценности скрывается тенденция мужчин принизить женщин, то мы должны заключить, что этот бессознательный импульс является очень сильным.

Многое, правда, можно сказать и в пользу мнения, что с культурных позиций женщинам намного труднее избавиться от зависти, чем мужчинам. Мы знаем, что в наиболее благоприятных случаях эта зависть преобразуется в желание иметь мужа и ребенка и, возможно, при такой трансформации утрачивает основную часть энергии, требовавшей сублимации. Однако в неблагоприятных случаях, как я покажу затем в деталях, она отягощается чувством вины и не находит себе плодотворного применения, тогда как неспособность мужчины к материнству воспринимается, вероятно, просто как недостаток и, не подвергаясь запрету, может во всей полноте развиться в мощную движущую силу.