Ирина Семина - Эльфика. Сказки великого перехода. О Судьбе, Душе и Выборе

Мне давно следовало встать и уйти, но, как ни странно, я этого не сделала. Чем-то меня этот старик зацепил. А может, просто давно ни с кем не общалась?

– Так Бог-Отец, Создатель – это все-таки человек? – продолжал допытываться мой собеседник. – Или как?

– Наверное, все-таки нет, – подумав, решила я. – Я так думаю, это все сущее. Огромное. Непостижимое. Вся наша Вселенная и даже больше. Такой огромный организм! Потому что раз он создал все, значит, должен быть больше, чем создание.

– О! – поднял палец старик. – Сие правда великая есть. Создатель больше, чем создание. Огромный и непостижимый. Как же можно мерить его человеческими мерками? Он создал Вселенную, он до сих пор ее преобразует и улучшает. Наверное, с его точки зрения «справедливость» выглядит совсем по-другому. Если вообще существует! Потому что в строительстве чего бы то ни было главное не справедливость, а целесообразность. Иногда в процессе созидания ведь приходится чем-то и поступиться, да?

– Поступиться? Вы имеете в виду – моим сыном? Ну, знаете ли… – я задохнулась от негодования.

– Верочка… простите меня! Я вовсе не вашего сына имел в виду, – виновато тронул меня за рукав старик. – Я уже старый, масштабы другие. С возрастом начинаешь видеть мир не в деталях, а в общем. Ведь что мы для Создателя и для Вселенной? Песчинки! Даже мельче, чем песчинки.

– Да, бабочки-однодневки, – горько отозвалась я. – Нас много, нас не жалко.

– Не жалко, говорите… Верочка, простите, а вы брови выщипываете? – вдруг спросил старик.

– Что???

– Вы придаете форму бровям? Вижу, что да.

– Ну, допустим. А вам что за дело?

– Вот смотрите. Брови – это ваша часть. Это сравнительно постоянная часть, мало подвергающаяся изменениям. Брови состоят из множества волосков, которые расположены в определенном порядке, привыкли друг к другу, служат верой и правдой и прекрасно себя чувствуют. Отдельные волоски старятся и выпадают, а на их месте нарастают новые, молодые, но в целом брови неизменны. Это – заведенный порядок вещей. Вы следите за ходом моей мысли?

– Да, я слежу. Но я не понимаю…

– Сейчас поймете. Однажды вы смотрите в зеркало и решаете: надо бы придать бровям другую форму, проредить их. Это – акт волеизъявления. Берете пинцет и начинаете выщипывать. Два волоска, пять, десять… Они молодые и здоровые, они вовсе не собирались покидать место обитания, но их же не спрашивают. Им больно, они не готовы, они сопротивляются. Но безжалостный пинцет вырывает их с корнем, и они отправляются в небытие. Вам их не жалко?

– Но это же всего лишь брови… – растерянно сказала я.

– Возможно, мы для Создателя тоже своего рода брови, – философски заметил старик. – И нам, и нашему пинцету, не слышно, как оставшиеся волоски кричат и стонут: «О, нет!». Или «Мы его теряем, сделайте же что-нибудь!». Или «Он был так молод, это несправедливо!». Но мы не слышим, и потом – у нас есть план. Брови должны принять другую форму, и они ее принимают. Потом привыкают и существуют дальше, потому что жизнь продолжается. Вы корректируете брови по своей воле, а им остается только принять. Обижаться на пинцет? Но это всего лишь инструмент. Обижаться на вас? Безнадежно и бессмысленно. Ведь все, в конце концов, «по воле Божьей». Понимаете, о чем я?

Я подавленно молчала. Аналогия с бровями меня как-то сбила с толку. Неужели мы для Бога – всего лишь какие-то брови? Хотя, наверное, даже мельче, чем брови. А он тем временем продолжал:

– Любой организм постоянно обновляется, в нем ежесекундно умирают миллионы клеток, и тут же рождаются новые. Я думаю, во Вселенной происходят аналогичные процессы. Ведь если «по образу и подобию», то законы одни и те же.

– И что тогда нам остается? – напряженно спросила я.

– Да много чего остается! Жить и трудиться во благо организма, – ответил он. – Плодиться и размножаться. Совершенствовать себя. Заботиться о близких, уважать дальних. А если что-то не в нашей власти – смириться. Не брови управляют нами, а мы бровями. Мы – целое, они – часть. Так и нам не дано руководить Богом. У него тоже есть свой план, которого нам знать, увы или к счастью, не дано…

– Обидно. Так обидно… – прошептала я.

– Какой смысл обижаться на «огромное и непостижимое»? – усмехнулся он. – Логичнее расслабиться и довериться. Страдания ведь когда возникают? Когда мы не доверяем Создателю, считаем, что нас не любят, что с нами поступили несправедливо, и мы сами себя загоняем в ловушку, где страшно и беспросветно. Но если мы верим… Тогда есть свет, есть надежда, есть будущее, и можно жить. Я в этом убежден, Верочка.

– Мне до сих пор кажется, что я умерла вместе с ним, – посмотрела я на памятник.

– Но вы живы, божественный «пинцет» вас миновал, – сказал старик. – Поверьте, если вы живете, значит, вы еще нужны здесь. А ваш мальчик – он нужен там. Проводите его с Богом – и живите!

– Дети не должны уходить раньше родителей, – упрямо сказала я. – Вам просто меня не понять.

– Мне? Нет, я понимаю. Я проводил всех своих, всех. Супругу, сыновей, внучку. Справедливо, несправедливо – кто я такой, чтобы судить об этом? Так случилось.

– Ох, простите… Соболезную. Вам, наверное, очень одиноко?

– Они все здесь лежат. Но мне не одиноко, нет. Я прихожу сюда, на кладбище, и разговариваю.

– С ними?

– Нет, совсем нет. Им это уже не нужно, с ними Бог разговаривает. Я прихожу к живым. Посидеть рядом, поговорить, объяснить, утешить… Это то, что я могу и что мне по силам.

– А почему вы это делаете?

– Кто-то же должен. Чтобы жизнь продолжалась!

Да, он был прав: мне очень трудно было принять случившееся и отпустить сына, потому что я была уверена, что лучше знаю, как справедливо и как нужно. Но обижаться на Бога – глупо и бессмысленно. Это все равно что брови, которые обижаются на свою хозяйку.

– Идите жить, Верочка. Любите мужа, рожайте еще детей, радуйтесь каждому дню и каждому событию. А вашему мальчику – светлая память.

– А он на меня не обидится? – спросила я, глядя на портрет сына.

– Он за вас порадуется, – твердо ответил старик. – Он ведь перестал быть Частью и присоединился к Целому. Значит, он теперь тоже – Бог. Вы в него верите?

Я верила, теперь – верила. Если мой сын тоже стал Богом, тогда конечно. Благодаря этому странному старику моя маленькая вера подросла и окрепла. А если не верить – можно с ума сойти, отравить всю жизнь в радиусе досягаемости, смять себя, разрушить все окружающее пространство и все равно ничего не добиться.

«Господи, на все воля твоя…», – слова молитвы затрепетали, наполнились смыслом, я их наконец-то не просто поняла, а прочувствовала. Но была еще и моя воля, распространяющаяся только на мой маленький мир. «По образу и подобию» – это тоже теперь виделось по-другому. Если я сижу в оцепенении на кладбище и умерщвляю себя, это, скорее всего, отражается и где-то в большом мире. Я бросила последний взгляд на сына и волевым усилием подняла себя со скамейки.