Юджин Д'Аквили - Тайна Бога и наука о мозге. Нейробиология веры и религиозного опыта

Такой сценарий позволяет предположить, что процесс создания мифа включает два этапа. Во-первых, вспышка озарения, подкрепленная действием нейробиологических принципов, придает определенной истории авторитет мифа; во-вторых, пересказ этой истории вызывает у слушателей подобный, обычно более мягкий, отклик в виде чувства озарения.

Любая идея может привести к рождению мифа, если только в ней можно соединить логику с интуицией, что необходимо для достижения согласия между левым и правым мозговыми полушариями

Это ставит перед нами пару неизбежных, но захватывающих вопросов. Почему из всех возможных идей именно представление о душе, отправляющейся на небо, вызвало столь сильный холистический резонанс в уме вождя и почему эта же идея вызывает подобный резонанс в уме других людей? Или, если поставить вопрос шире: почему все мифы самых разных культур земного шара обладают таким потрясающим сходством? Прославившийся труд Джозефа Кэмпбелла и исследования других ученых о создании мифов очень ясно показывают, что в каждой культуре любой эпохи присутствует один и тот же набор мифологических мотивов: рождение от девы, очищение мира с помощью потопа, страна мертвых, изгнание из рая, человек, проглоченный китом или змеей, умирающие и воскресающие герои, первобытный похититель огня у богов…

Мифы разных народов обладают удивительным сходством в темах, деталях и целях. Так, Евангелия рассказывают нам о том, что Иисус провел сорок дней в пустыне, пребывая в посте и молитве и претерпевая искушения от сатаны, который хотел сделать так, чтобы Иисус отступил от своей веры и отказался от своего предназначения стать искупителем. Иисус выдержал все эти испытания и вернулся в мир преображенным человеком, готовым начать выполнение миссии, которая повлечет за собой его смерть на кресте с последующим воскресением, что откроет людям двери небес и вернет им дар вечной жизни.

В буддийских священных текстах говорится о том, как принц Сиддхартха просидел сорок дней в пустынном месте, предаваясь посту и медитации и претерпевая искушения демона Мары, который стремился отвлечь его от медитации и от исполнения его предназначения, призванного изменить судьбу мира. Принц выдержал все эти испытания в пустынном месте и, закончив медитации, стал преображенным существом, «умершим» для мира плоти и возрожденным в качестве чистого просвещенного духа, после чего научил мир тому, что можно понять истинный смысл смерти и страдания через освобождение от привязанности к материальному миру.

Возможно, часть подобных совпадений можно объяснить взаимным влиянием – один народ иногда мог заимствовать мифы у другого, а затем менять их в соответствии со своими потребностями. Но даже если бы все темы и символы мифов народов мира были чем-то заимствованным, что дало им такую универсальную власть? Почему по сути одни и те же истории настолько притягательны, скажем, для эскимосов, евреев, инков и кельтов, – то есть для народов, живущих в совершенно различных условиях?

Карл Густав Юнг считал, что мифы есть символическое выражение архетипов – врожденных форм мышления, которые, в их универсальной форме, существуют в глубине ума каждого человека [86]. Джозеф Кэмпбелл так же, как и Юнг, считал, что мифы есть выражение базовых структурных компонентов ума.

Он думал, например, что именно влиянием этих глубинных структур, этих ментальных архетипов объясняется то сходство форм и пропорций творений древних архитекторов всего мира, будь то шумерские зиккураты, пирамиды майя или ступенчатые буддийские храмы.

Как полагал Кэмпбелл, на интерпретацию архетипов накладывало отпечаток множество разных факторов, таких как географическое положение, культурные потребности или даже характерные черты местных растений и животных. Однако по своей сути архетипические формы и идеи сохраняют значительное сходство. И иначе быть просто не может, поскольку они отражают неизменные аспекты ума.

«[Мифы], – говорит Кэмпбелл, – с помощью образов говорят нам о силах души, которые необходимо познать и включить в нашу жизнь, о тех силах, которыми всегда обладал дух человека и которые демонстрируют мудрость биологического вида, ту мудрость, которая позволяла человечеству выживать на протяжении многих тысячелетий». [87]

Мифы были созданы фундаментальными неврологическими процессами, с помощью которых мозг постигает смысл окружающего мира

Существуют ли на самом деле описанные Юнгом архетипы или нет, мы согласны с тем, что мифы были созданы базовыми и универсальными аспектами ума, а в частности, фундаментальными неврологическими процессами, с помощью которых мозг постигает смысл окружающего мира. Хотя культура и психология могут оказать на них существенное влияние, именно неврологическая основа дает мифам устойчивую силу и авторитет, который позволяет им указывать нам выход из наших экзистенциальных страхов.

В полночь на полутемных хорах освещенного свечами собора Епископальной церкви Голгофы в Питтсбурге сидит, сжатый соседями по скамье, сорокачетырехлетний бизнесмен по имени Билл, который слушает концерт новаторского джазового ансамбля Пола Винтера под названием Paul Winter Consort . Этот коллектив часто играет в необычных и странных местах – в каньонах, на берегу океана, в старинных каменных амбарах, – что соответствует духу их переменчивой и пропитанной благоговением музыки, в которой живое исполнение нередко сочетается с записанными звуками природы. Так, в этот ночной концерт входили дуэт с участием пения горбатых китов и яркая серенада, построенная на орлиных криках. И теперь, когда представление подходило к концу, ансамбль играл аккомпанемент к записи с воем волков.

Таинственная и ритмичная волчья серенада наполняла торжественное спокойствие пространства собора. Усиливающийся вой волков выражал чистую звериную мощь, а затем их голоса затихали, превращаясь в тоскливые вздохи, которые проникали в глубину души слушателей. В большом старинном соборе никогда не звучало подобное «пение», а переменчивый сопрано-саксофон Винтера, иногда звучащий в гармонии с голосами животных, а иногда ведущий с ними нежную и ритмичную перекличку, добавлял к этой музыке глубокое гипнотическое измерение. Даже в обычном концертном зале такая музыка должна была бы показаться магией, а здесь, в старинном соборе, при мерцающем свете свечей, среди теней, наполняющих ниши и танцующих на каменных стенах, она заставляла слушателей забыть о повседневной жизни и уносила их в другой мир.

И в тот момент, когда серенада волков достигла своей эмоциональной вершины, именно это произошло с Биллом. Тихо и неосознанно он позволил песне волков увлечь его за собой, убаюканный ее удивительным ритмом и красотой диких голосов. Он погружался в неведомый ему мир. А затем, внезапно, его охватило возбуждение. Оно поднималось из его нутра, чтобы стать вспышкой радости и энергии, и потому, не успев понять, что с ним происходит, Билл встал, запрокинул голову и завыл голосом, исходящим из глубины его души.