Юджин Д'Аквили - Тайна Бога и наука о мозге. Нейробиология веры и религиозного опыта

Ум делает мир конкретным, что мы называем процессом овеществления, и этот процесс, возможно, выполняет важную роль в неврологическом аспекте развития Я. Мозг новорожденного начинает взаимодействовать с миром за пределами внутренних ощущений, направляя действия младенца, когда он издает звуки или двигается. Мозг управляет этими движениями, а затем наблюдает за ними и анализирует их, так что они превращаются для него в поток новой информации. В итоге мозг идентифицирует, или овеществляет , эти действия, мысли и чувства как Я.

Представьте себе, например, младенца, хохочущего в своей коляске. В тот момент как его смех становится слышен, он делается частью внешнего мира и поступает в мозг младенца как новые сенсорные сигналы, которые мозг признает продуктом своей неврологической деятельности. В то же время ребенок воспринимает свою мать, которая в ответ на его хохот радостно хлопает в ладоши. Мозг младенца не может приписать себе источник этого поведения, иными словами, он признает поведение матери чем-то иным по отношению к себе.

Сравнивая эти перцепции, мозг младенца начинает различать две общие категории сенсорных импульсов: те, источником которых служит поведение ребенка, и те, которые исходят от действий, которые он сам не порождает и не контролирует. Как мы считаем, восприятие двух этих категорий есть первый шаг ума к тому, чтобы создать границу между внутренней реальностью Я и внешней реальностью мира.

По мере того как обогащается опыт внешнего мира младенца, его мозг способен распознать все больше и больше действий, источником которых, по-видимому, он является. В итоге все эти разные независимые функции – мысли, эмоции, намерения, действия и воспоминания – попадают в единую значимую и особую категорию. Иными словами, они овеществляются и становятся конкретной, знакомой, устойчивой и крайне личной концепцией Я.

Описанный нами процесс создания Я мозгом гипотетичен, но весьма правдоподобен. А отсюда следуют некоторые важные выводы. Ум не то же самое, что Я. Ум возникает раньше Я и, так или иначе, поставляет важнейшие воспоминания, эмоции и другие компоненты, из которых складывается Я.

Если можно было бы каким-то образом устранить эти компоненты, от Я ничего бы не осталось. Как мы полагаем, именно это происходит в тот момент, когда ассоциативная зона ориентации вместе с другими зонами, создающими ощущение Я, подвергается деафферентации – лишается притока новых импульсов. Эти зоны также лишаются доступа к воспоминаниям, эмоциям и действиям, которые ум воспринимает как Я. Деафферентация не лишает ум сознания, но просто освобождает это сознание от привычного субъективного чувства Я и от всех ощущений пространственного мира, где это Я могло бы существовать.

В результате такого недостатка поступающей информации почти наверняка возникнет состояние чистого сознания, лишенного Эго, сфокусированного на ничто, забывшего о ходе времени и физических ощущениях. Такое сознание – если смотреть на это с точки зрения нейробиологии – неизбежно утратит способность отличать субъект от объекта, отделять ограниченное личное Я от внешнего материального мира. Оно будет воспринимать и понимать реальность как бесформенное единое целое, не имеющее ни границ, ни вещества, ни начала, ни конца.

Когда все конструкции сознательного ума растворяются в чистом сознании, обретается наше самое глубинное и подлинное Я

Все собранные из частей конструкции сознательного ума – эмоции, воспоминания, мысли и бесформенные интуитивные представления, которые позволяют нам распознавать свое Я, – будут устранены и растворятся в таком стоящем за ними как фон чистом сознании, которое есть наше самое глубинное и подлинное Я, то универсальное Я, о котором говорят мистики.

«Ты можешь узнать себя как самого себя только через устранение», – говорит современный буддийский служитель Лесли Кувамара. Даосский мудрец Ли Бо считал, что испарение иллюзорного Я дает ту ясность, которая нам нужна, чтобы несомненно увидеть истинное и, если сказать проще, реальное:

Хотя наша неврологическая модель дает правдоподобное объяснение того, как мы переживаем мистическое состояние чистого сознания, она ничего не утверждает о сути абсолютного единого бытия. Она не объясняет, что есть абсолютное бытие: это просто-напросто состояние мозга либо, как говорят мистики, суть того, что реально в самом существенном смысле слова. Тем не менее наши изыскания убедили нас в том, что мистики, по меньшей мере, не пребывают в заблуждении и не страдают психозами. Они без тени сомнения убеждены в том, что их опыт реален.

Поскольку никакой эмпирический метод не позволяет проверить его реальность, нам придется обратиться к более субъективному подходу философов. В результате исследований, длившихся столетиями, философы пришли к гипотезе, что истинная реальность обладает убедительностью, не оставляющей места для сомнений. Стоики называли это качество phantasia catalyptica ; некоторые современные немецкие мыслители используют термин Anweisenheit , а приверженцы феноменологии предпочитают здесь говорить об интенциональности.

Если простыми словами передать смысл этих терминов, их значение примерно таково: реальное мы ощущаем как более реальное, чем то, что нереально. Такой критерий может показаться слишком расплывчатым, но это лучшее, что могли нам дать величайшие умы прошлого и современные специалисты [154]. В большинстве случаев он работает вполне приемлемо, так что любые иные подходы к данной проблеме в итоге сводятся именно к такому утверждению.

Например, сновидения могут казаться удивительно реальными в состоянии сна, но стоит нам пробудиться, как мы тотчас же открываем их иллюзорную природу. Мы считаем реальность после пробуждения более реальной, чем реальность сновидения, потому что первая более убедительна в том, что она реальна. То же самое мы можем сказать о реальности мечтаний или о разных галлюцинаторных состояниях. Все эти типы реальности в какие-то моменты могут казаться весьма реальными, но затем, когда мы можем сравнить их с повседневной (или «базовой») реальностью, мы отбрасываем их как нечто не совсем реальное.

Таким образом, реальность материального мира становится для нас очевидной тогда, когда мы сравниваем ее с другими состояниями. Поскольку большинство из нас никогда не испытывало более реальных состояний, чем те, которые нам ежедневно рисует ум, мы не можем предположить, что существует какая-то наивысшая реальность вне нашего субъективного осознания материального мира. Что еще важнее, у нас нет никаких эмпирических оснований полагать, что какая-либо наивысшая реальность вообще может существовать.