Дмитрий Наклюцкий - Обидная теория невроза. Том первый

Клинический опыт привел меня к убеждению, что опыт Катастрофы может остаться такой же тайной в аналитическом пространстве, как и в семье, и что обнажения столь невыносимого материала могут избегать по негласному соглашению и пациент и аналитик в совместном состоянии отречения. Вот здесь я и хотела бы обратиться к этой теме: как получается, что определенные моменты остаются невскрытыми при анализе, или же о них сознательно не рассказывают аналитику. Такой материал может быть выявлен и освобожден от искажений с пользой для пациентки, если только аналитик позволит себе услышать в материале пациентки то, в чем она не отдает себе сознательного отчета, а именно – какой удар нанесла Катастрофа ее развитию. Ценой, которую платит аналитик за попытку взяться за работу с невыносимыми для пациентки и ее семьи переживаниями, может быть столь же невыносимый контрперенос. Аналитик рискует временным расстройством собственного человеческого понимания, рискует лично испытать негативную эмпатию, какую испытывают некоторые дети выживших по отношению к трагедии родителей. Может быть, аналитику придется даже пережить (и признать) нечто совсем необычное и шокирующее – она поймет, что бессознательно унижает пациентку, ибо унизить другого нам всем очень легко.

Обращаясь к клиническому материалу, иллюстрирующему избранную мной тему, я бы хотела процитировать Георга Штайнера: «Черная тайна происшедшего в Европе для меня неотделима от моей собственной личности. Именно потому, что меня там не было». Никого из моих пациентов, чьи истории я здесь привожу, «там не было». Все они родились после окончания войны. В интересной статье Надин Фреско (Фреско, 1984) приведено восемь интервью с детьми выживших. Многие из тем, затронутых ею (молчание семьи о Катастрофе, фантазии детей, незавершенная задача оплакивания), фигурировали также в материале моих пациенток и нуждались в аналитической проработке. Две мои пациентки были детьми, рожденными на замену погибшим. Все пациентки несли непосильное бремя – возместить родителям их невозместимые утраты. Неудивительно поэтому, что некоторые из них страдали от чувства вины выживших, так как они были живыми детьми, которые никогда не могли занять в родительском сознании места умерших детей и лишь напоминали им прежний объект любви. Они страдали и от не поддающегося объяснению чувства, что они самозванцы, подмена умершим детям, а между тем у них есть собственная личность и собственная жизнь. Многие чувствовали вину за свой гнев на родителей, которые столько перестрадали, и в то же время отказывались признавать своего ребенка за отдельную-личность. [5] (примечание автора:. Удар катастрофы по следующему поколению. Представлено на: «XXXVII Международный психоаналитический конгресс», Буэнос-Айрес, июль 1991 г. (Dinora Pines). Название: «Бессознательное использование своего тела женщиной».

В общем-то, установки есть, неврозы тоже будут. Это главное. Но, установки не всегда появляются раньше, чем невроз. Вообще часто не ясно, кто появился раньше: «яйцо или курица». Каждую установку надо связывать со всеми остальными. Тогда станет ясно: Это установка, чтоб адаптироваться к поведению, вызываемому неврозом? А к своему неврозу или тем, кто его вызвал изначально? Или это установка, позволяющая жить с какой-нибудь ситуацией: « Не служил не мужик », « никто кроме нас ». Классическая проблема. Очень много вариантов.

Для того, чтоб лечить невроз, почти всегда нужно всё разбирать в том порядке, в каком это будет выходить в сознание. И только тогда, когда все, «закрывающие глаза» пациента, установки уйдут, как раз-таки и «покажется головка» невроза. Ведь это пациент создавал все эти установки (синтезировал на основе имеющейся информации). Ему их и нумеровать по иерархии.

А что будет с детьми и внуками дедушки и бабушки? Они наследники всего этого. Это хорошо, если у бабушек с дедушками хватило компенсаторных механизмов, а дедушка не слишком долго прожил и всё сложилось, более менее удачно. Тогда у дочки с сыном будет всего пару культовых проблем. Пару неврозов и, что-нибудь из установок, вроде «плачут только слабые». Плюс трудоголизм, потому что только на работе они чувствуют себя ценными.

А что если всё сложилось неудачно? Окружение подвело, дед бил очень сильно, бабушке не хватало здоровья и спортивных навыков убегать? Начали проявляться акцентуации характера. С войны приехали в колхоз. У крестьян, приписанных к колхозу, до конца двадцатого века не было паспортов( кто ты, если тебя нет?). Безысходность и запустение. Деды рождаются в атмосфере избивания родителями друг друга и параллельно их. Или только их, причём, из бессознательного желания: «хоть из ребёнка, чтоб вырос человек, а не как я, да чтоб образованный был».

На консультациях, часто бросаются в глаза такие «перевертыши». Весь их мир перевернутый. Пациент «взахлеб» рассказывает о том, какой он сильный: «поспорил с байкером, что смогу выдержать сорок секунд пламя горелки, направленной на руку, спор выиграл». Потом рассказывать что последний раз, когда его избивала мать, был случай: «… избила меня проводом, до костей, а я просто спокойно смотрела ей в глаза и она заплакала».

Какие вредные установки вы можете здесь предположить?

Если вы в лоб спросите, «а может у тебя суицидальные попытки, потому, что ты не можешь выдержать обиду и ненависть к матери?», то он только похлопает глазами и скажет, что родители его любят и вообще у него сейчас с ними хорошие отношения. Что будет логичным ответом, потому, что он считает себя ответственным за это, стокгольмский синдром же веё-таки, и потому ненавидит себя. А тело он скажет, что не чувствует, потому что, наверное, это привычка. Да и, вообще, он чувствует в этом своём бесчувствии и холодности, некоторое преимущество перед другими «слабаками» и «нюнями».

При этом, клиент, может жаловаться на что-то из других установок, ну, например, у него нет мужа/жены. Может пожаловаться на то, что часто не понимает, что сказать, когда грустит подруга или на чувство одиночества. Иногда может «не в тему» посмеяться, как потом оказывается над чьим-то горем. Работа ему не нравится: «Ну, а кому работа нравится, деньги платят и ладно». Ну и так далее. Прежде чем начать работать с неврозом, вам придётся развернуть этого человека на 180 градусов (если он ещё захочет, потому что многим итак «норм»). Во всём этом поможет «КПТ».

Много всего. Много факторов, много возможных вариантов установок. Везде нужна «когнитивно-поведенческая терапия» или ДПТ как более современной целенаправленной.

Также «КПТ» может помочь в безнадежных случаях. Да! И такие существуют. Ну, они, конечно, условно безнадежные. Либо акцентуация уже «съела» человека, психоз манифестировался, необратимые изменения наступили. Такие же необратимые изменения при травмах головного мозга или, затяжном употреблении различных психоактивных веществ. Да, даже таких пациентов беспокоят их неврозы и вредные установки. Задача психолога в таком случае «облегчить состояние пациента». Убирая вредные установки, ослабляешь течение невроза, чем делаешь внутренний мир условно-потерянного пациента значительно спокойней. Конечно же, вне фазы обострения. КПТ требует, хоть какой-то мыслительной деятельности.