Татьяна Ушакова - Природа осмысленности слова

Процесс подбора нужного слова, по теоретическому описанию, инициируется интенцией человека включиться в происходящее общение. Соответствующие слова и выражения приходят на помощь говорящему, когда он хочет выразить содержание своей мысли, а также радость, надежду, отчаяние и множество других своих состояний и переживаний, как позитивных, так и негативных.

Поясним сказанное об отношениях языка и речи с помощью сравнения. Так, при создании живописного произведения профессиональные навыки художника, его предпочтения и вкусы (существующие до начала творческого процесса) аналогичны языковому материалу. Процесс же работы художника над картиной, использование им красок, холста, кистей аналогичны речевому процессу при говорении. Этот процесс динамичен, используемые средства могут примеряться, отменяться, заменяться новыми. Содержание картины, переданные в ней мысли и впечатления художника, его взгляд на мир – это аналог семантики вербального продукта. В результате написания картины зрители получают выражение творческой мысли художника, проявленное средствами художественного языка. Психологический анализ процесса построения высказывания будет рассмотрен нами позже на страницах этой книги.

Обратимся теперь к термину внутренняя речь, который нечасто встречается сейчас в литературе. Однако в 1960—1970-е годы он имел важное значение, поскольку вопрос об особенностях и существовании внутренней речи определял сам предмет психологических исследований. Однако исследователи проблемы внутренней речи вкладывали в это понятие различный смысл. Некоторые понимали ее как речь «про себя», другие же настаивали на том, что это особое явление, качественно отличное от внешней речи и при этом составляющее ее необходимую основу.

По А. Н. Соколову, «внутренняя речь есть психологическая трансформация внешней, ее „внутренняя проекция»» (Соколов, 1968, с. 3). Экспериментальной моделью внутренней речи в его работе явились мыслительные задачи, решаемые испытуемыми молча, «про себя». Б. Ф. Баев применил методику «объективации внутренней речи», которая попросту состояла в том, что испытуемые вслух решали задачи (Баев, 1967). Можно видеть, что воспроизводился такой вид внутренней речи, который равен внешней за вычетом звукового выражения. Однако проницательный П. Я. Гальперин отметил, что этот вид речи не заслуживает названия внутренней: «Внутренней речью в собственном смысле слова может и должен называться тот скрытый речевой процесс, который ни самонаблюдением, ни регистрацией речедвигательных органов уже не открывается. Эта собственно внутренняя речь характеризуется не фрагментарностью и внешней непонятностью, а новым внутренним строением» (Гальперин, 1957, с. 59).

Большинство авторов, занимавшихся внутренней речью, обсуждали вопрос о характере ее элементов. Для Л. С. Выготского внутренняя речь – это внутреннее говорение (Выготский, 1956). Основную особенность внутренней речи он видит в предикативности, поскольку она «состоит с психологической точки зрения из одних сказуемых» (там же, с. 364). Для ее семантики характерны расширение смысла слов, «слипание» слов для выражения сложных понятий, а также «нагруженность» слов смыслом (там же, с. 371–374).

Б. Г. Ананьев развил представление о внутренней речи, опираясь на данные о патологических расстройствах речи у больных афазией людей (Ананьев, 2001б, с. 233–248). Он считал, что логико-синтаксический строй внутренней речи может быть как предикативным, так и субстантивным. Больные сенсорной афазией обнаруживают предикативность речи, страдающие моторной афазией – субстантивность. В случае сенсорной афазии расстраивается понимание речи, что, по мнению Б. Г. Ананьева, обусловлено распадом «подлежащных форм». Предикативные формы соотносимы с деятельностью говорения и потому нарушаются у больного моторной афазией (там же, с. 363–364). По Ананьеву, элементы внутренней речи могут быть трех видов: предикаты, субъекты и указательные определения места (типа «здесь», «там»).

Различение двух видов внутренней речи проводилось А. А. Леонтьевым. Внутреннюю речь, представляющую речевой этап, он называет «внутренним программированием», характеризуя его как «неосознаваемое построение некоторой схемы, на основе которой в дальнейшем порождается речевое высказывание» (Леонтьев, 1969, с. 265). Согласно его представлениям, внутреннеречевая программа будущего высказывания «складывается из смысловых „вех“, т. е. включает в себя корреляты отдельных, особенно важных для высказывания его компонентов – таких, как субъект, предикат или объект, причем в той мере, в какой их взаимоотношения существенны для будущего высказывания» (там же, с. 159).

Большой резонанс среди специалистов вызвали в свое время разработки Н. И. Жинкина (Жинкин, 1964, 1982). В названиях своих публикаций автор использовал термин внутренняя речь. Фактически же он занимался исследованием другой темы. Это была тема взаимосвязи между языком, интеллектом и чувственными впечатлениями от действительности. Названный же термин, по-видимому, был ему нужен для обозначения «места», где происходит встреча названных сущностей.

Идея Жинкина состояла в том, что для сокращения разрыва между языком и мыслью требуется введение промежуточного звена. Таким звеном стало для него понятие универсального предметного кода (УПК). Движение от мысли к слову и в обратном направлении должно происходить через посредство его включения. Во время подготовки сообщений не обязательно использовать словесные элементы. Слова могут заменяться другими сигналами – образами, наглядными схемами, простыми символами. Это и есть УПК. Замена полного слова простыми сигналами не нормализована, поэтому код внутренней речи субъективен. Формирование такого кода происходит вместе с общим развитием речи ребенка.

Функционирование УПК, по мнению Н. И. Жинкина, наследуется генетически.

Как мы видим, интересующий нас вопрос о семантическом компоненте языка был центральным при обращении практически всех авторов к теме внутренней речи. Быть может, к ответу на него ближе других подошел именно Н. И. Жинкин. Он связал мысль с казавшейся ему близкой субстанцией – сигналами образов, наглядными схемами, простыми символами, т. е. УПК. Связь УПК со словом объяснялась Жинкиным формированием этих предметных кодов в ходе общего развития речи ребенка. Однако близость мыслительного акта и предметного кода не была достаточно им обоснована. Стремление выявить и характеризовать семантический компонент в вербальном процессе оказалось перед задачей более трудной, чем ожидалось поначалу.

Итак, рассмотрение значения терминов язык, речь, внутренняя речь, слово обнаруживает, что между ними существуют различия, за которыми в ряде случаев стоят различия действительности, и, как показывает история, они оказываются подчас критически значимыми. Мы привели примеры ситуаций, когда неясность в различении понятий мешала процессу исследований. Так, позиция Ф. де Соссюра в вопросе различения языка и речи оказала отрицательное влияние на выбор предмета проводившихся в психологии исследований, что привело к задержке получения полноценных психологических данных. Аналогичная, хотя и меньших масштабов, ситуация имела место, когда путаница произошла из-за термина внутренняя речь: он был отнесен не к самой деятельности, производимой испытуемым при проведении эксперимента, а всего лишь к используемому методическому приему – проговариванию испытуемым своих действий во время решения задач. Эти примеры напоминают о необходимости достигать возможной точности в определении используемых понятий.