Гочмурад Гутлыев - Непонятый о непонятом

В завершение еще одно достижение, которым реально горжусь до сих пор, пусть и про себя и втихомолку: время действительно ставит все точки над «и», если они необходимы, эти самые точки. Через несколько лет, когда постепенно начались улучшения в жизни общества и уже проявлялись первые признаки так называемых рыночных отношений, кто-то из тогдашних членов альпклуба заявил действующему руководству «Агамы»: «при Гочмураде члены не платили за участие в клубных экспедициях и «тусовках».

Ни один из последующих руководителей так и не вышел на подобный уровень до сих пор…

Трудные строки

Разумеется, в тот напряженный период и тени робкой мысли не могло появиться или оформиться, что когда-то задумаюсь поведать кому бы то ни было некий, очень чувствительный в личном плане аспект. Однако какая-то туманная недосказанность всегда гнездилась в глубинах подсознания, беспокоило всплывающее время от времени ощущение незавершенности.

Поэтому, наверное, теперь попытаюсь впервые затронуть закрытое, рассказать о «неприкасаемом». К тому же, мой нынешний возраст уже таков, что надо бы подвести кое-какие итоги прежних деяний, сорри за своеобразное чувство юмора.

Естественно, в первые дни после первого выборного собрания (если его, впрочем, так вообще возможно было назвать) никто даже из близкого моего тогдашнего окружения не мог догадаться об истинных мотивах, почему я вообще решился на такую авантюру. Клуб-то был в настолько глубоком упадке, что взяться за его штурвал мог пожелать лишь истинный камикадзе.

Примерно через год, когда изменения в деятельности стали уже заметны и постепенно становились бодрящими, в помещении клуба стали проводиться регулярные встречи, в том числе и в формате дискотек. Праздновались и дни рождения…

Как раз во время разрезания очередного торта я, по своему обыкновению, сидел на заднем плане у стенки. Рядом оказалась Светлана Нурджанова. Слово за слово, и в задушевной скоротечной беседе она почему-то затронула и тему выборов, хотя царившая вокруг праздничная обстановка не располагала к такому повороту. Другие детали того дружеского разговора забылись за давностью лет, но одна ее фраза подчеркнула доминирующее среди членов клуба мнение о возможной причине выдвижения именно моей кандидатуры на руководящую должность. Дело ведь было совсем не в том, что у меня «местная» фамилия (напомню, девяностые годы прошли под эгидой парадов национальных суверенитетов во всех бывших республиках с вытекающими отсюда последствиями для обычных людей). В клубе были ведь еще Чарыев и Оразов, и сама Нурджанова.

Какая причина?

Она прямо сказала: «мы думали, что ты будешь марионеткой Азата».

Тогда я отшутился, хмыкнув: «он сам так думал. Ошибся!»

Повторюсь, никто и никогда не догадался бы об реальных корнях такого решения. Истинный мотив заключался в том, что в тот период я испытывал глубочайшую депрессию после тяжело давшегося развода и последующей невозможности видеться с первенцем. Как тогда образно выразился Антон, видя мое постоянно сумрачное настроение: «на твоем месте я бы давно спился».

Более того, также хотелось бы подчеркнуть, что из-за перекрученных нервов в те месяцы я всерьез находился на грани самоубийства. Пришлось ведь даже срочно чуть ли по очень неприятной статье (иначе не подписали бы приказ) увольняться с армейской службы – в то время я делал успешную воинскую карьеру, и «наверх» уже ушло представление о присвоении очередного офицерского звания. То есть, у меня был в прямом смысле этого слова ежедневный свободный доступ к огнестрельному оружию, чем многократно увеличивался риск не удержаться на той самой грани.

Нагоняю мрачные краски? Если бы…

Ведь суицидальный синдром является наследственной проблемой в моем роду, к описываемому периоду насчитывавшему немалый ряд жертв из-за этого психологического недуга.

Поэтому, чтобы попытаться переключить невеселые думы и постоянно быть в гуще народа и в потоке событий, и взялся за руководство настолько безнадежным проектом. Так с-кать, выбить клин клином…

Ну и где тут, вопреки всем мнениям и ожиданиям тех, кто в прямом и в переносном смысле слова вроде бы находился рядом, мое «всего лишь стремление к диктаторству» и желание «быть впереди планеты всей», из-за которого и вызвался «быть груздем»?

Получилось ли? Результаты давно уже сказали сами за себя: клуб тогда начал развиваться и вверх, и вширь, и я жив до сих пор.

Что дальше? Ничего радостного или тонизирующего, откровенно говоря. «Лекарство» становилось горче и смертоносней самой болезни – появилось все четче становящееся ощущение прямой травли.

Потом, как будто всех тех испытаний, и дальнейшего углубления связанных с ними депрессии было мало, судьба преподнесла мне очередной удар – умер отец, до это пролежавший много лет в параличе.

Как с таким моральным бременем быть еще и в фокусе общественного внимания? Соответственно, так ли крепко я держался за лидерство в клубе, несмотря и вопреки устоявшемуся общественному мнению?

Долго ведь и косвенно намекал, и прямо говорил: «ребята, проведите перевыборы». Безуспешно!

Повторюсь, ни у кого тени сомнений не было, что в реальности руками и зубами хватаюсь за должность, отпихивая всех желающих занять это место, лишь для вида говоря о желании уйти в сторону.

Пришлось пойти обходным путем и намеренно усилить ложное впечатление: «не дождетесь, не сумеете меня сменить!!!».

Зачем?

Просто чтобы подтолкнуть отдельных честолюбцев к конкретным решительным действиям.

Придется сделать небольшое отклонение: музыка всегда для меня всегда была и есть чем-то вроде светлого окна в сумрачной повседневной жизни. К тому же, в то непростое время живые мелодии были еще и «витамином настроения». Поэтому старался не пропускать ни одного заседания Ашгабатского бардклуба, где бы они не проводились – в виде квартирников у кого-либо дома, или каждый вторник в Доме офицеров. Подчеркиваю – по вторникам!

Вот как раз туда скоро и притопала «бравая» троица, убеждать меня силовыми методами уйти с должности руководителя альпклуба «Агама». Честно говоря, несмотря на раздражение и вроде бы абсолютно неподходящее время для наблюдательности, меня серьезно позабавил их четко обозначенный настрой. Валера Чарушкин был крайне агрессивен, что демонстрировал желчной манерой говорить и сжатыми кулаками. Чувствовалось, что удара в прямом смысле слова следовало ждать в любую секунду.

Виктор Вязьмин, похоже, единственный из них осознавал некую двусмысленность их поступка. В нем чувствовалась смесь растерянности, стыдливости и какого-то упрямства.

Игорю Попову («Дангасар») было все по барабану – от него веяло добродушием и спокойствием. Его поведение напоминало обыкновенное «сообразим на троих» – как будто он проходил мимо гаражей, и его элементарно позвали попить пива.