Яромир Сотников - Записки студента. Самое лучшее время

Я упоминал, как по приезду в Алма-Ату был рад увидеть воочию Центральный стадион. Кто мог подумать, что судьба уготовила мне ещё больший сюрприз – наши институтские занятия по физвоспитанию проводились сначала на территории прилегающего к стадиону спортивного городка, а затем и на самом стадионе! Это была фантастика. И запомнился один забавный эпизод во время одного из занятий. Когда выпал снег, одна из согрупниц, Асель, слепила большой снежный ком, который остался лежать на краю беговой дорожки. Согрупник Даурен сидел на трибуне, на одном из первых рядов, поставив ноги на сиденья в предстоящем ряду, и склонив голову вниз – видимо, о чём-то таком размышляя (философ!). Ещё одна согрупница, Светка, взяла этот снежный ком и подбросила его вверх и в то же время в сторону Даурена. Ком, будто выпущенный из миномёта снаряд, описал в воздухе параболическую дугу и с поражающей точностью опустился прямо на кудрявую голову Даурена! Мысли философа о бренности бытия были прерваны. Отныне в нём жил только беспощадный мститель – Даурен слез с трибуны и, не спуская горящих глаз со Светки, убежавшей от возмездия вдаль, стал медленно лепить ответный снаряд. Потом под всеобщий хохот он гонялся за Светкой по всему стадиону, но отомстить ей таким же удивительным образом у него, естественно, возможности уже не было….

Между тем, наша с Адилем почтовая переписка набирала обороты. Правильней даже будет сказать – зарождалось отдельное явление, целая культура обмена письмами, которая просуществует на протяжении всех четырёх лет моего студенчества. Пока я проживал в общаге, писал нечасто – поначалу в новом ритме жизни было просто некогда. Да и настроение чаще всего было хреновое, что никак не способствовало написанию писем. Адилю это было понять трудно, и он со своей стороны вполне справедливо ждал от меня ответов, даже обижался немного. Но я наверстал упущенное после переезда на проспект Достык, когда более-менее освоился, вошёл в новый ритм, появилось желание делиться новыми впечатлениями. Адиль не скрывал радости, когда письма от меня стали приходить регулярно.

Поскольку от планов поступить в АГЮИ Адиль не отказался, ему, помимо собственно дружеского общения, переписка давала возможность перенимать мой опыт, касающийся учёбы, проживания в Алма-Ате, и многих других житейских вопросов – всего того, что могло пригодиться ему в будущем. Отрывок из его письма от 28 октября 1996 года:

«Ты – молодец. По твоему письму я вижу, что у тебя с однокласниками всё ОК. И готовишся чётко, по конспекту. На следующий год я тоже так буду делать, а не сидеть часами в читальном зале….»

Для меня, в свою очередь, помимо собственно общения, письма Адиля являлись чем-то вроде моста в ту прежнюю привычную жизнь. Конечно, со временем я всё больше влюблялся в Алма-Ату, но и чувства к родному городу тоже были очень сильны. Вообще, это было удивительное сочетание чувств – я жил параллельно в двух реальностях: первая – Алма-Ата, где я постоянно открывал что-то новое и интересное, вторая – Жанатас, где всё было родным и знакомым до последней мелочи. При этом мне одинаково нравилось и то, и другое. Вот, например, в плане погоды и климата – раньше южнее Жанатаса я не бывал нигде, поэтому алма-атинское тепло было мне в радость. Но вместе с тем, когда за семнадцать лет привыкаешь к сильным тургайским ветрам, без них уже как-то не по себе, будто не хватает чего-то. Я так и написал Адилю где-то в середине осени: мол, хочу почувствовать наш колючий ветер. И попросил, чтобы он в каждом письме хотя бы пару строчек писал про жанатасскую погоду на текущий момент. Адиль откликнулся уже в следующем послании:

«… А теперь по твоей просьбе, сообщаю тебе о погоде в г. Жанатасе.

Сегодня до обеда погода была плохая, шёл дождь и к тому же прибавился сильный ветер. Я пошёл в магазин за хлебом и молоком. Это было ужасно, я шёл в аляске и в ботинках. Когда дул ветер, меня несло словно соломку. При этом я вспоминал, как ты хотел почувствовать наш колючий ветер….»

Точно так же мне было интересно всё, что происходит в Жанатасе, и я узнавал об этом благодаря переписке с Адилем: что творится в городе, новости про наших общих знакомых, как он сам проводит своё время, куда ходит, что покупает, и т. д. Всё это кажется такими мелкими, наивными вещами, но от них на душе становилось светлей. Я знал, что после сессии в конце января у меня будут каникулы, и ждал этого времени с нетерпением, чтобы съездить домой.

Одна примечательная деталь: все годы, что я жил в Алма-Ате, письма отправлял с одного и того же отделения связи – что чуть ниже Арбата, через дорогу от центрального переговорного пункта. Собственно, благодаря переговорке я о той почте и узнал – ещё в самом начале сентября, когда в первый раз ехал звонить домой, мне подсказали, что рядом можно заодно и письмо отправить. Так что первые месяца два я ездил на ту почту в основном из-за того, что других отделений ещё не знал. Но почему же я продолжал это делать и в дальнейшем, когда хорошо изучил город, и найти почту в любом его районе не составляло труда? А просто для меня так было интересней. Да, это было не совсем рационально, особенно в последующие годы, когда я проживал в каком-нибудь из окраинных микрорайонов, но зато так было гораздо интереснее. Мне всегда нравилось бывать в историческом центре Алма-Аты – на улицах Аблай-хана, Фурманова, Панфилова, на Арбате, эта особая атмосфера – там я неизменно испытывал душевный и эмоциональный подъём, даже внутренний восторг. И любому поводу посетить тот район я был рад. А если вдобавок учесть, что переписка сама по себе была для меня явлением важным и захватывающим, то каждая поездка именно в то отделение связи приобретала совершенно иную, особую значимость. Самая обычная отправка самого обычного письма превращалась в ритуал, в миссию огромной важности.

И, надо сказать, подобный подход в то время касался не только посещений почты. При новых, захватывающих впечатлениях, которые я испытывал от познания большого столичного города, даже самые простые дела и действия обретали ауру романтизма, казались куда более значимыми, чем были по сути. Порой я ощущал себя на месте героя какого-то увлекательного романа. Способность легко вдохновляться какими-то вещами, видеть в обычном необычное, вера в чудеса – конечно, всё это было присуще мне и раньше. Но Алма-Ата способствовала раскрытию этих качеств с новых сторон и с большей силой. И в этом плане воспоминания о первом курсе наиболее ценны. В последующие годы такого уникального сплава чувств, ощущений и эмоций уже не будет. Будет что-то другое хорошее – да, но такого же – нет.

Вернёмся всё же к делам насущным. У Анкл Роуз, как оказалось, была дача в одном из горных районов, и там было много грушевых деревьев. Однажды Анкл Роуз предложила мне сделку – я должен был помочь ей на даче собрать и привезти груши, и за это получал право на грушевый куш. Конечно, я помог бы ей в любом случае, но поскольку груши – это один из моих самых любимых десертов, то согласился с радостью. Тогда я впервые побывал в горных окрестностях Алма-Аты. Мы приехали, нагруженные грушами как верблюды. Получив свою долю, я затем неделю или даже две объедался грушами. Жизнь была хороша!