Сергей Ковальчук - Вера спасла нас. Свидетельства победивших смертельные болезни

Я ждал, я пришел в эту церковь, помню, что была проповедь. И в конце этой проповеди было призвание к покаянию. А я пришел… когда началось прославление, я как будто был уже в этой среде, я как будто почувствовал, что да, вот оно. Что-то родное. Я начал хлопать, я начал петь эти песни, с экрана.

Мой друг и его сестры на меня так поглядывали и говорили друг другу: «смотри, поет!» Потом, когда шла проповедь, у меня катились слезы. Как будто про мою жизнь говорят. И вот, уже после проповеди, встали. Там говорят: «поднимите руки!», призвали к алтарю. И эти говорят: «ну что, предложим ему выйти вперед?»

Они повернулись ко мне, а то место, где я стоял, уже пустое, потому что я первый, кто бежал по проходу туда, вниз, чтобы покаяться, прочитать молитву покаяния.

И стоя там, подняв руки, я просто плакал и говорил: «Он любит меня!» И я понял: вот оно, то присутствие, которое было у меня там в мои пять лет, на балконе. Вот Он, Этот Бог!

Потом эти мои родственники-мусульмане начали мою маму отговаривать. А я, побывав всего один раз на служении, начал защищать Христа и говорить: «да вы что, вот Он! Вот Он, – Бог Живой!»

И я даже перед муллой из мечети, который приходит, стал ярым таким защитником.

В общем, потом я женился, окончил библейскую школу, потом дети стали появляться. У меня сейчас четверо детей, благословенная жизнь. Знаете, как в Библии написано, что вы письмо Христово, и вот моя жизнь – одно сплошное этому свидетельство.

Но в жизни разные бывают периоды. И Бог, на то Он и Бог, что Он с тобою везде: и в радости, и в трудности, и в горе. Когда в твою жизнь приходят бури, Он тоже с тобой. Такая буря случилась в 2011 году и со мной.

Вообще, по прогнозам врачей, я не должен был жить. По их прогнозам, я должен был сегодня уже лежать на каком-то кладбище в Подмосковье. Вообще, я очень люблю играть в футбол. Раза два или три в неделю по два часа где-то я бегаю и играю в него.

И один раз, играя в футбол, я почувствовал, что мне трудно дышать. Прямо в груди… вот я еле дышал. Чуть ли не задыхаешься. Прямо одышка такая тяжелая была. И жена говорит: «слушай, сходи в поликлинику, сделай флюорографию, проверься, посмотри, что там, это ненормальная ситуация!»

Я пошел. Меня там проверили, сделали флюорографию. Я думаю: «да что там, все нормально!» И так одеваюсь, собираюсь уже уходить, а мне говорят: «молодой человек, подождите, задержитесь, у вас что-то здесь ужасное происходит!»

Меня отправили на рентген, крутили, вертели со всех сторон, и говорят: «что-то у тебя с сердцем. Давай выпишем тебе направление в Бакулева».

Я приезжаю в Бакулевку, мне там делают УЗИ и говорят: «нет, молодой человек, сердце у тебя здоровое, видно, что ты занимаешься спортом. Но у тебя в грудной клетке страшное – там опухоль девять на двенадцать сантиметров. Мы не знаем, как ты еще бегаешь! Она у тебя уже такая огромная, тебе срочно нужно в онкологический центр, чтобы провериться и, возможно, оперироваться!»

Я срочно еду в онкологию на Каширке у нас, в Блохина. Там у меня берут пункцию, проверяют, делают компьютерную томографию. И выходят с таким ужасным вердиктом, что, оказывается, это не просто опухоль, это злокачественная раковая опухоль.

И компьютерная томография показывает, что эти опухоли у меня уже по всему телу: в легком, в подключичке, в почках. Эта опухоль уже пустила метастазы. И мне сразу ставят четвертую стадию.

И знаете, в один момент вся твоя жизнь просто переворачивается. Обычная твоя хорошая, здоровая, счастливая жизнь. Все резко берет и переворачивается на сто восемьдесят градусов. И ты стоишь, и не понимаешь: «Господи, что происходит?! Боже, у меня тут семья, маленькие дети!» И тут вот такой вердикт перед тобой.

И врачи сразу назначили химиотерапию, таблетки, гормоны. И началось, и поехало. И в меня начали лить вот эту химиотерапию. В общей сложности, в меня влили двенадцать курсов этой химиотерапии, всяких жидкостей, всяких ядов. Мое тело спортсмена начало резко меняться. У меня выпали все волосы, я похудел на пятнадцать килограммов, началась постоянная рвота, резко пропал голос. Я практически полгода, когда говорил, то, как хрипел, еле выговаривал.

И я был бледный, как смерть. Как будто покойник идет. Даже люди, многие мои друзья перестали меня узнавать. Вот так резко это все перевернулось и изменилось. И самое главное, пытаешься понять: почему, что? Идешь по триста метров и все, потом у тебя одышка, ты еле стоишь и чуть ли уже не умираешь. Потому что ноги каменели просто.

И вот этот спортсмен, этот жизнерадостный, здоровый… и вот это сразу все свалилось. И верующий ты вроде давно, и думаешь: «Боже что такое происходит?», а такое ощущение, как будто Небеса просто так «запаяли», что ничего не слышно и не видно.

Даже пастор, когда пришел к нам в семью, говорит:

– Рамиз, ты вот в такой ситуации. А что у тебя в сердце? Что у тебя внутри?

Я говорю:

– Пастор, такая тишина, я не пойму, что происходит. Просто тишина!

И мне делают химию, а опухоли растут, появляются новые. Я залезаю в Интернет, читаю о своей болезни, смотрю, а там написано, что, если на фоне химиотерапии болезнь еще и прогрессирует, то девяносто пять процентов, что ты уже не жилец.

И за то время, пока я там лежал, лечился, вокруг меня умирали такие же, как я, молодые ребята. Эта болезнь забирала молодых, тоже с семьями, детьми.

А буквально за несколько месяцев до этого дети у нас с женой спрашивали: что такое «рак»? Ну, мы им подробно все рассказали, насколько это ужасная и опасная болезнь, как часто и просто от нее умирают люди.

И вот, у папы «рак». Они мне в больницу стали писать открытки: «папочка, живи, пожалуйста!», крестики мне рисовали. Так тяжело, это все, конечно, вспоминать.

И еще вот этот ступор, тишина эта. И я стал по утрам просыпаться от того, что я кашляну, а на руке после этого сгустки крови. И когда заведующий отделением, а он уже там, на Каширке, лет двадцать пять заведует отделением, увидел, что у меня уже изо рта идет кровь постоянно, он позвал к себе мою супругу.

Он посадил ее в своем кабинете, сел напротив нее и говорит:

– Расскажите немножко про себя: кто вы, что вы?

Она ему говорит:

– Ну вот, мы семья, у нас дети. Муж – единственный, кто работает и зарабатывает. Мы снимаем квартиру.

Жена мне потом говорила, что он сидит, голову руками обхватил и говорит:

– Господи, как мне вас жалко! Как жалко! Ему еще жить и жить! А мы его уже не спасем. Думайте, как вы дальше будете воспитывать детей, как дальше будете оплачивать квартиру. Потому что та опухоль, которая у него в груди, превратилась уже в месиво. Она уже настолько огромная, и она уже настолько проросла сосудами, что даже если химиотерапия подействует, а она не действует, у него, наоборот, все расширяется и растет, и опухоль начнет понемногу уходить, она прорвет вот эти сосуды, и он в итоге, захлебнется своей же кровью. Шансов нет.