Андрей Попов - Феномен смерти в трансперсональной психологии

И тут возникает логичный вопрос: возможно ли, живя в условиях нашей привычной цивилизации, не страдать от тех психологических проблем, которые она с собой несёт? Оказывается, да, возможно. Но для этого нужно несколько расширить границы нашего восприятия и внести дополнительно целый ряд допущений, непривычных нашему наукообразному мировоззрению.

Современная наука вообще отрицает, что мир устроен так, как нам привычно кажется. Мир вокруг нас – это та картинка, которую рисует наш мозг для успешного приспособления и выживания нашего организма, однако мир гораздо сложней и многообразней. Поэтому вернее будет брать за основу не принцип научно-ненаучно, исходя из объяснимости феноменов, а принцип работает-не работает, невзирая на нашу способность это объяснить. То есть факт первичен, а наша способность его объяснить и понять вторична.

Так как мы рассуждаем о психологии, предлагаю вспомнить, что интроспективный метод изучения, то есть наблюдение за собственной психикой, является наиболее эффективным для её глубокого исследования. Современное понимание здоровья во многом опирается на ощущения самого пациента, и это нормально, когда человек не относится к себе как к биологическому механизму, а находится в контакте с собственным внутренним миром.

Далее, если мы хотим воспользоваться чужим опытом, то разумно будет допустить, что иная система ценностей тоже имеет место. Так как в подавляющем большинстве архаичных культур самым важным аспектом жизни человека считалось то, что мы называем «духовным», то стоит обратить на это более пристальное внимание.

Если материальным миром заведует наука, то духовным – религия. Она возникла именно как способ организации духовного опыта и накопила огромный багаж практических знаний. Те, кто занимаются исследованием религий, знают, что всякое учение есть лишь попытка объяснить некоторый мистический опыт, без которого религия не имеет смысла. Вернувшись теперь к привычному научному подходу, мы можем допустить, что в религии, помимо всего прочего, существует опыт того, как при помощи некоторых практик лечить те или иные психологические расстройства. То есть религиозный опыт может быть основанием для научного изучения, и слепо отвергать его неразумно.

Другими словами, я предлагаю взглянуть на человека не как на материально-информационный объект, а глазами носителя более архаичной культуры, то есть как на обладателя души. Нам не важно, существует ли душа на самом деле, достаточно того, что каждый может её почувствовать, и могут быть технологии, позволяющие её исцелить.

Народная традиция передаёт мудрость поколений из глубины веков через фольклорные формы – сказки, песни, былины, орнаменты и так далее. Они чрезвычайно живучи, и передаются практически всеми носителями культуры как нечто важное. В детстве мне очень нравились фольклорные мотивы, каким-то образом я хорошо сепарировал народную традицию от художественной. Настоящая сказка вызывает доверие, она будоражит воображение и умиротворяет душу одновременно, словно раскрывает какие-то глубокие тайны мироздания. Меня очень вдохновляли и одновременно поражали истории с чудесным исцелением или волшебной трансформацией героев, происходящие по каким-то неведомым магическим законам, сути которых я никак не мог уловить. В частности, внимание привлекал повторяющийся мотив живой и мёртвой воды, когда мёртвая вода исцеляет тело от ран, а живая воскрешает. Позже, изучая фольклор и религиозные мотивы древности, я находил параллели с этой идеей и интуитивно ощущал, что за этим стоит какой-то опыт или такие представления о мироздании, в которых такое возможно. Сам феномен смерти как средства обретения целостности несёт в себе парадоксальную логику, так же как описания воскрешения после путешествия человека по загробному миру: от «Эпоса о Гильгамеше» до сказки «Гуси-лебеди». Мотив слишком устойчив и распространён, чтобы просто списать его на солярную мифологию, разросшуюся в представлении ребёнка до масштабов реальности. К тому же у меня был опыт встречи с «чудесными исцелениями» во взрослой жизни. Работая в Православной церкви, время от времени я сталкивался с феноменами сверхъестественных событий, и не в рассказах добрых старушек, а видел происходящее своими глазами. Каждое из них можно было объяснить случайностью или сочетанием каких-то обстоятельств, но когда такое происходят регулярно, то поневоле обретает очертания непознанной закономерности. Служители относили необычные события, связанные с исцелением болезней или с серьёзными переменами в судьбе, привычках или характере человека, к сверхъестественному влиянию духовного аспекта религии и отказывались от своего авторства.

Отдельной темой в церкви было постоянное столкновение со смертью, начиная от ежедневных упоминаний о ней в молитвах и заканчивая регулярными отпеваниями и похоронами, в которых мне по долгу службы приходилось участвовать. Со временем я стал замечать, что чем человек более авторитетен в плане духовности (с точки зрения искренне верующих), тем легче и проще он относится к смерти, не боится мёртвых и спокойнее относится к собственной кончине. Мало того, если в начале моей церковной деятельности покойники вызывали во мне самом брезгливый страх, то позже я заметил, что ритуалы, связанные с умершими, каким-то обрезом углубляют и очищают моё восприятие мира.

Познакомившись с психотерапией, я обнаружил, что и здесь случаются «чудесные исцеления», но уже не под предлогом вмешательства высших сил, а в результате использования психотехник. Оказалось, что действительно существует некий механизм исцеления, который можно изучить и применять осознанно и направленно, но когда я попытался с ним познакомиться, то всё оказалось несколько сложнее, чем я предполагал. Да, при использовании определённых психотехник клиент может исцелиться душевно или даже физически, но происходит это не за счёт воздействия терапевта, а оттого, что клиент сам мобилизует собственный глубинный (возможно, духовный) потенциал. При этом та же тема смерти зачастую является краеугольным канем терапии, и позитивные сдвиги происходят после того, как человек перестаёт избегать этого вопроса и соглашается на его исследование.

Со временем я пришёл к выводу, что и религия, и психология опираются на одни и те же механизмы в душе человека, которые ассоциируются с духовным опытом и при помощи которых человек способен пережить существенную трансформацию, похожую на чудо. Это то, что объединяет религию и психологию, но, конечно, существует много того, что принципиально отличает эти два направления поиска человеком себя. Разные языки, разные цели, разный понятийный аппарат и методы работы с душой делают психологию и религию не только не тождественными, но во многом разнонаправленными. Однако тот предмет исследования, который мы называем душой, подразумевает схожесть опыта и возможность взаимного обогащения открытиями.