Лина Берти - Социопат? Нарцисс? Психопат?

Мой муж прислал мне вызов невесты – и через полгода я улетела в Германию. Это было 15 марта 1997 года. Прилетаю я в аэропорт города Дюссельдорф, выхожу из зоны досмотра – меня никто не встретил. Он просто опоздал. Приезжаем с вещами в город, выходим с чемоданом перед какими-то контейнерами. Это был такой неожиданный сюрприз. Я спрашиваю: «А где твои родители?» Он сказал, что с ними не живёт и мы будем жить тут, в контейнерах. В этих контейнерах живут рабочие на стройках, и это было что-то вроде временного жилища для поздних переселенцев. Контейнер представляет собой много блоков – комнаты по 18 м 2. Душ и туалет в общем пользовании. Всё проживание оплачивал нам город. Нам оформили социальную помощь – пособие, на которое мы прекрасно жили. С мамой и отчимом он, оказывается, поссорился – и съехал от неё, потому что выпивал и не ночевал дома. Его мама жила с новым мужчиной – отчимом Алекса, который оплачивал адвокатов и поспособствовал его выезду в Германию, по программе воссоединения семьи. Это было проблематично, так как воссоединение с семьёй и въезд в ФРГ были возможны по закону до 16 лет, а ему был 21 год – и его не хотели пускать на территорию ФРГ. Его отчим и мои родители сделали всё возможное, чтобы он улетел из России.

У него был постоянный конфликт с матерью, потому что у неё новая семья, она занималась устройством своей личной жизни. Он был неуправляемым и не воспринимал её замечания о злоупотреблении алкоголем.

Социопаты становятся такими под влиянием дурной компании, улицы. Они как беспризорные подростки, которые собираются компаниями во дворах как стая волчат. В 90-е родителям таких подростков приходилось выживать, а не заниматься воспитанием детей. Самое интересное, что эти его собутыльники и беспредельщики потом бросили его, а они для него всегда имели определенный вес в его жизни. Он тратил на них деньги, красовался перед ними, сорил деньгами. А они бросили его в беде, когда его потом осудили, а гулять и веселиться все любили, когда у него были деньги.

В контейнерах в Дюссельдорфе мы прожили два года. Уже 23 года как я общаюсь со многими, кто там жил. Было хорошее время, я познакомилась с людьми из Молдавии, Казахстана, Украины. Многие стали успешными людьми, женщина из Молдавии открыла две гостиницы в Дюссельдорфе, и её сын дружил с моим мужем.

Жили мы так год, пошёл второй. Мой муж постоянно где-то пропадал, выпивал. Мог позвонить и сказать: «Я не приеду – нет денег на такси». Непонятно, где он находил себе подобных. Пару раз устраивал пьяный дебош: разбил наше трюмо и убежал. Соседи были в шоке от звука разбившегося зеркала. Я очень испугалась и поехала ночевать к его маме. Его мама приняла меня прохладно: я так поняла, она не осудила поступок сына, а вроде как обвинила меня, что он разбил трюмо. У него была сводная сестра (мне постелили на её кровати), мама родила её от нового мужа, и сестра очень любила Алекса. А сейчас его сестра ничего не желает слышать о нём, мотивируя тем, что он её бросил.

Он даже не пошёл меня искать, когда я ночевала у его мамы, и потом заявил, что это был не я – мол, был пьяный и ничего не помню. Это как раз тот случай – бес вселился. Он много чего разбивал и никогда не признавал свою вину.

Потом выяснилось, что погром мебели и телевизора был под воздействием алкоголя и травы.

Он ещё и в телевизор ударил кулаком. Они накуривались и запивали водкой, а я-то недоумевала, почему у него стеклянный взгляд. Я и его мама подарили ему на день рождения музыкальный центр за 600 немецких марок – это была приличная сумма денег (для сравнения: моя первая машина «Гольф-2» стоила 1500 немецких марок). Я ходила на курсы в страховой компании и вовремя заключила страховку на случай порчи имущества. Он разбил и музыкальный центр, ударил по пьяни кулаком в экран магнитофона. Восстановлению экран не подлежал, там потекли жидкие кристаллы, и мы написали в страховку заявление, что он как будто разбил чужое имущество, – и нам возместили ущерб. Страховка была заключена на «возмещение ущерба третьим лицам»

Он разбивал всё, постоянно вымещал свою внутреннюю агрессию. Меня никогда не трогал, но психологи говорят – это дело времени, что не бьёт. Я звонила маме и рассказывала ей всё, и мама спрашивала – не поднимает ли он на меня руку. Я оптимистично отвечала: «На меня нет, а вот на других и мебель – да».

Я припоминаю, на людях он был строгим со мной, мог сделать мне при друзьях замечание. А дома у нас была идиллия, мы могли в обнимку часами смотреть фильмы, он вкусно готовил, был хозяйственным молодым человеком.

Я не пила и не курила, и мне было странно видеть его в таком невменяемом виде. Почти все жильцы в контейнерах выпивали. Времени свободного много, деньги платит город, на выпивку у них всегда хватало.

Потом начались драки. То они с поляками подерутся, то ещё с кем. После очередной драки мы шли пешком из больницы Уни-Клиники 8 км домой: ему сломали челюсть. Мы поздно возвращались из больницы, и транспорт уже не ходил, а на такси не было лишних денег. Поначалу это было прикольно и весело и воспринималось как приключение.

Его примером для подражания был Дон Корлеоне, и прозвище ему дали друзья Итальянец – потому что он темноволосый и шустрый. Только до Дона Корлеоне ему было очень далеко.

В 19—20 лет всё воспринимается ещё не так остро. С ним всегда было весело, и он постоянно вляпывался в какие-то приключения. Эти пьянки, раскурки, распитие спиртных напитков за контейнерами. Они выпивали до полуночи, я не могла его никак забрать домой. В общем, это веселье продолжалось уже год-второй, постоянно он попадал в какие-то передряги и в какие-то проблемы. Любимое его дело было – это выпрыгнуть в окно и залезть, нормально же он не мог себя вести. И так делали многие, чтобы их не заметили соседи по комнате. Его женатый товарищ, с кем они пропадали вне дома, также любил заходить через окно. У них за стенкой жили родители его жёны, и ему нужно было незаметно, без шума пробраться домой.

Большинство мужей избрали для себя такой образ жизни, они были как команда собутыльников. Многие там выпивали, раскуривались, не работали и непонятно чем занимались. На них не было никакой управы – вместе они чувствовали себя сильными героями. Было дело, мой муж жаловался другому, мужу моей знакомой, которая тоже там жила: «Почему твоя жена влияет на мою жену?» Мы ещё и плохими были, что запрещали им выпивать.

Оказывается, мы мешаем им пить и гулять, не даём веселиться, это мы плохие, как всегда, – это классика жанра. Они до ночи любили посидеть за контейнерами. Работать они не хотели, где он находил новых дружков – не знаю. Частенько бывало, что он приходил домой с вынесенной челюстью после драк, после каких-то разборок. Были постоянные приводы в полицию. Я как хорошая жена везде его сопровождала и его поддерживала. Успокаивала себя: «Ну ладно, дело молодое, пусть выпивают, что ж теперь, все пьют – и он пусть пьёт». Но потом люди стали обращать моё внимание на это, на его выходки, говорить, что это недостойное поведение. Я потихоньку начала уже прислушиваться, что говорят люди, смотреть, как живут другие, и подумала, что, может быть, и правда это за гранью нормального.