Прайди Конфидент - Рождённые с правом на счастье

– Тебе нельзя не позавидовать. Ведь завтра у тебя на Земле будет важный день, – обратился ко мне стоявший справа от меня мужчина с волнистыми волосами и наивным выражением лица.

– Да, Питер, – ответил я. – Получается, что так.

– А что тебе сейчас снится? – спросил меня Питер.

Я с легкой улыбкой прикрыл глаза, сконцентрировался и мгновенно очутился в большом полутемном металлообрабатывающем цеху. Я стоял среди крепких рабочих в грязных комбинезонах, которые перекидывали огромные металлические заготовки прямо у меня над головой. Я наблюдал за ними с неописуемым страхом, то и дело уклоняясь и уворачиваясь. К тому же один из рабочих время от времени угрюмо поглядывал в мою сторону, как бы намекая, что все равно попадет в меня. Неподалеку, грохоча и едва не переворачиваясь, на огромной скорости проносились по рельсам железные вагонетки. В мире сновидений мне сейчас действительно было страшно. Открыв глаза, с улыбкой ответил:

– Да так, белиберда всякая.

Том с Джейсоном расступились – к нам подходила очень красивая девушка с обворожительной улыбкой. У нее были нежные черты лица, а едва заметная родинка на правой щеке делала ее еще очаровательнее. Это была Синди.

– Ну как? – обратилась она ко мне. – Ты готов к завтрашнему дню?

– Конечно, к новым познаньям, я готов.

– Ты очень многое познал, а завтра получишь ключ к этим познаниям, – сказала она и, улыбнувшись, стала отдаляться от нашей компании. – Помни! На Земле ты мой суженый.

Я некоторое время смотрел ей вслед, а потом обратился к друзьям:

– Ладно, ребята, мне пора просыпаться. Но сначала мне хочется заглянуть в свой сон.

Я снова спокойно закрыл глаза и мгновенно перенесся в тот самый заводской цех. Один из рабочих быстро катил на меня железную вагонетку с каким-то металлическим хламом. Я бросился прочь, но убегать было очень тяжело, как будто я находился в вязкой патоке. Я обернулся, чтобы посмотреть, далеко ли преследующий и с ужасом обнаружил, что тот совсем рядом. Я замер от страха. Вагонетка начала с грохотом опрокидываться, посыпались гаечные ключи, цепи и болты с гайками. Я чуть не взвыл от беспомощности, но в следующий момент проснулся в холодном поту от грохота открывающейся двери тюремной камеры. Да, я все еще находился в тюрьме. Утром заканчивался срок моего заключения.

Камера была около четырех метров в длину и чуть более трех метров в ширину. В тусклом освещении виднелись две кровати у противоположных стен. В углу справа от двери находились унитаз и потрескавшийся умывальник. Облезлые стены были обклеены картинками и фото, вырезанными из глянцевых журналов. У изголовья моей кровати лежала большая стопка рукописных тетрадей и бумаг.

Когда дверь камеры открылась, в проеме показался мой сокамерник. Это был мужчина средних лет со смуглой кожей и вьющимися волосами. Окончательно проснувшись, я сел на кровати. Хмурый тучный надзиратель освободил руки сокамерника от наручников, и заключенный вошел в камеру. За ним с грохотом закрылась дверь и щелкнул замок.

Сокамерника звали Рикки. Он молча подошел к своей кровати и сел. Я заметил, что у него были очень грустные глаза. Какое-то время он сидел, молча уставившись в пол. Он не поднимал головы и, казалось, даже не дышал. Я изредка поглядывал в его сторону, но видя, что сокамерник все еще глубоко в себе, не делал никаких попыток заговорить с ним.

Наконец Рикки приподнял голову и с грустной улыбкой нарушил затянувшееся молчание:

– Что тебе снилось?

– Да так, ничего особенного, – не задумываясь ответил я. – Как у тебя прошла встреча с семьей?

– Все хорошо, – ответил Рикки. – Сын растет, жена работает, в общем – все хорошо, – повторил он опять с грустью в голосе.

– Я тебя никогда не видел таким грустным.

– Не мог же я быть с женой, и все время сидеть с выражением Будды на лице. Она бы меня не поняла, а вот я ее очень хорошо понимаю. Ей будет меня не хватать.

Тут Рикки остановил разговор, и мы снова погрузились в молчание.

– Значит, завтра выходишь на свободу? – нарушил тишину Рикки и как бы невзначай спросил: – Какие чувства ты сейчас испытываешь?

Я замешкался с ответом, подбирая слова. Затем чуть наклонился и посмотрел сокамернику прямо в глаза:

– Рикки, если захочешь… ну, помнишь, ты говорил, что как-нибудь расскажешь свою историю о том, как ты попал в тюрьму. Ведь сегодня я здесь последний день. Другой такой возможности может и не быть. – Тут я осекся от сказанного, затем добавил, – По крайней мере, в ближайшем будущем.

– Может и не быть, – повторил Рикки. – Пока у нас еще есть время, и я могу рассказать, о чем ты просишь.

Он встал с кровати и медленно пошел к двери камеры.

В тот вечер на небольшой заправочной станции, где также выпекали и продавали пиццу, кроме Рикки, никого не было. Время от времени он поглядывал на пистолет, который лежал на полке под кассовым аппаратом. Взглянув на него в очередной раз – посмотрел на часы. Было около девяти вечера. В такое время народу заходило мало, и этот день ничем не отличался от других.

Заправка Рикки находилась на Пятой авеню на пересечении с одной из второстепенных улиц, которая никогда не освещалась как следует. Этот злополучный перекресток и стал причиной, всецело изменившей его жизнь на до и после.

На вышеупомянутой Пятой авеню прямо напротив заправки припарковался черный автомобиль, который при скудном освещении почти не был заметен. В нем находились двое – мужчина и женщина. Взгляды обоих были устремлены в сторону заправки.

– Вроде можно идти, – негромко сказала девушка, сидевшая на пассажирском сиденье, доставая из бардачка пистолет.

Угрюмый чернокожий мужчина плотного телосложения, сидевший на водительском сиденье, оторвал взгляд от Рикки и медленно повернул голову в ее сторону:

– Может, зарядишь пушку?

– Да нет, – ответила она, – он и так все отдаст. Я его знаю. К тому же у меня нет ни малейшего желания его убивать.

– Ну, тогда ни пуха.

Она надела на голову заранее приготовленную маску. Открыв быстрым движением дверь машины, вышла и, захлопнув дверь, резко шагнула вперед – но тут же поскользнулась на мокром асфальте и, падая, сильно ударилась коленом о край бордюра. Удар был такой силы, что явственно послышался хруст костей. Острая боль парализовала ее. Несколько секунд она не могла двигаться. Потом заметила, что сидевший за рулем друг открывает для нее дверь автомобиля. Превозмогая боль, она с огромным трудом привстала и села обратно в машину. Бросив пистолет на пол, интенсивно поглаживая ушибленное колено, приговаривала, что это дурной знак и им не надо было сюда ехать. Затем она негромко, но весьма агрессивно обратилась к водителю: