Андрей Курпатов - Что такое мышление? Наброски

Может показаться, что эти определения почти тождественны, но это не так. Разница есть, и она весьма существенна. Попробую ее изъяснить.

133. Когда подросток сталкивается с тем, что его интересы не принимаются родителями в расчет, он испытывает злость и совершенно не интересуется тем, чем руководствуются его родители, например запрещая ему поздно возвращаться домой.

Теоретически он может даже себе это как-то представлять – мол, да, они чего-то боятся, думают себе всякую ерунду и т. д. Но он неспособен войти в положение родителей так, чтобы воспринять их чувства, позицию и мысли как действительный факт реальности .

Для него это – вся их внутренняя мотивация – не реальность, а просто какая-то «блажь», «глупость», «старорежимность» и т. д. Мол, они отстали от жизни, не понимают, что у меня у самого голова на плечах, придумывают себе всякое и т. д.

При этом он вполне, может быть, прав – и про «глупость», и про «старорежимность», – дело не в этом. Дело в том, что он не видит реальности, фактичности этих родительских переживаний. Для него это как бы что-то наигранное, ненастоящее, просто поза. Нет, всё это для него реально, но лишь потому, что с этим приходится иметь дело, но нереально на самом деле.

134. Возможно, впервые подросток по-настоящему сталкивается с этой непреодолимой, неустранимой «внутренней мотивацией другого» только в рамках сексуально-эротических, любовных отношений. Подросток хочет вызывать симпатию у сексуально привлекательных для него персон – это естественно. Однако такая симпатия, как известно, далеко не всегда взаимна.

И даже при наличии взаимности она – эта симпатия – вовсе не всегда имеет то продолжение, на которое подросток тут же и рассчитывает (пусть и не вполне понимая, чего именно он ждет от партнера). Молодой человек хочет, условно говоря, скорой близости, девушка – ухаживания и романтики. В общем, вполне традиционный конфликт двух разных сексуальностей.

Возникающая ситуация неопределённости приводит наконец подростка к некоторой озадаченности – «другой» не хочет того, что я хочу, чтобы он хотел.

135. Формально это, казалось бы, очень похоже на то, что происходит и в его отношениях с родителями, но ситуация все-таки сильно отличается, потому что родители вроде как должны его понять (они же все-таки родные люди!), а тут эта «персона» даже и не должна. То есть если на родителей можно злиться, устраивать скандалы – в общем, продолжать добиваться своего, даже не особенно рассчитывая на результат, то тут вроде как даже странно – меня не хотят, и всё тут.

Если взаимная симпатия с предметом сексуального влечения хотя бы есть – это еще куда ни шло, даже если не «всё сразу». Но если она и вовсе отсутствует или представлена другим регистром – дружбой, уважением и т. п.? В такой ситуации внутренний конфликт ощущается ещё острее, и главное в нём – внутреннее непризнание подростком самого факта, что такое может быть. Мол, я-то люблю, я-то хочу, почему нет ответной реакции?

То, что её может и не быть, подростку пока непонятно. Нет, теоретически (то есть на уровне представлений, абстрактных соображений) он, конечно, может понимать, что оно так, но его нутро активно сопротивляется – его внутренние состояния (значения) против. Как в «Братьях Карамазовых»: мол, понять-то – да, но я принять этого не могу. И соответствующая настойчивость в этом «принять не могу», как известно, вещь серьёзная: юноши могут проявлять агрессию, девушки – устраивают суициды на почве «неразделённой любви».

В общем, ситуация, которая, казалось бы, элементарна, превращается в неразрешимую драму: понятно, что другой может хотеть, а может не хотеть, может влюбиться, а может и не влюбляться – это нормально, но для этого надо понимать, что он реален , что он не действует как-то, потому что нам этого хочется, а исходит из своего желания, которое нами не управляемо, которое не подчиняется нашему желанию.

136. Действительно, если мы встречаемся с «реальностью Другого», то лишь осознавая тотальную неподконтрольность его желания нашему желанию [Ж. Лакан, Р. Барт]

Причем здесь важны, как мне представляется, и привнесённые в ситуацию культурные запреты, культурно-исторические представления. Если бы речь шла просто о сексуальном желании, никак не усложненном культурными наслоениями, то ситуация вряд ли бы выглядела так.

Вполне возможно, что всё бы ограничилось неприятием такой ситуации и дальнейшим «правом сильного», однако романтизация любовных отношений табуирует такое поведение. Мы должны вызывать ответное желание, мы должны быть желанны.

137. Потому здесь, вероятно, и происходит новая модуляция нашего иллюзорного личностного «я». До этого момента оно существует как бы имплицитно, по умолчанию – мы действуем от себя, но не думаем специально, что это действуем именно мы. Если нас спросить, кто это сделал, мы ответим, что, мол, да, это сделали мы – мы как бы явим, обнаружим себя.

В ситуации же, когда мы начинаем осознавать, что наше «я» может быть отвергнуто, мы вынуждены иначе к нему присмотреться, мы оказываемся как бы принуждены к тому, чтобы его проблематизировать, нарративизировать. В каком-то смысле поставить это свое личностное «я» как бы прежде действия, в котором оно обычно имплицитно скрыто [15] Обычно наше личностное «я» требуется нам не для принятия решения, а для объяснения, обоснования уже принятого нашим психическим аппаратом решения [Б. Либет] .

138. Молодые люди – и мужского, и женского пола – начинают с большим тщанием следить за собой и своим внешним видом, стараются стать более привлекательными, красивыми, то есть совершают действия, которые должны – теоретически, как им чувствуется – увеличить их сексуальность, желанность.

При этом молодые люди начинают продумывать свои чувства, то есть превращать свои состояния (значения) в предмет проблематизации, нарративизации. Те или иные значения (внутренние состояния) означиваются и переозначиваются, включаясь в сложные понятийные структуры.

Подростки складывают свои состояния (значения) в объёмные истории, некие структуры самих себя для самих себя. Если прежде ребенок отвечал на вопросы других людей о себе, то теперь подросток начинает сам задаваться вопросами о себе и приходить к неким «выводам».

139. При этом «другой человек» всё еще не существует для него как фактическая реальность, а лишь как сложное представление. Однако культура – культурно-историческая реальность, «мир интеллектуальной функции» – начинает приобретать для молодого человека действительно новое звучание – как структурная совокупность фактов, которую необходимо учитывать.