Аманда Палмер - Хватит ныть. Начни просить

Итак, я основала группу. И мы были очень шумными.

У нас не было гитар: я играла на пианино и пела, а «мой потерянный брат-близнец» Брайан Вилионе играл на ударных. Использование минимального количества инструментов не ограничивало наши звуковые возможности ни на йоту. Одни только барабаны могли оглушить людей, плюс я долбила по клавишам электропиано в такт. Брайан вырос на сбалансированной диете из металла, джаза и хардкор-панка, он играл на ударных подобно задыхающейся жертве, которая пытается выбежать из горящего здания. Для него приверженность религии барабанного искусства была его ключом к спасению. Через игру на пианино я стремилась к освобождению.

Я познакомилась с Брайаном на вечеринке в Хэллоуин, которую я устраивала в the Cloud Club. Несколько сотен человек в костюмах в доме скитались по всем четырем этажам. Я была настолько занята подготовкой к празднику, что решила не заморачиваться и нарядилась в форму офисного работника. Моя мать настояла на покупке костюма, чтобы мне было в чем ходить на собеседования. Я его хранила в шкафу в бумажном пакете с ироничной надписью «одежда для взрослых» вот уже больше четырех лет. Брайан же пришел с отрубленной головой. Он был одет во все черное, а из его шеи как бы сочилась кровь.

Позже ночью я сыграла на стареньком пианино и спела четыре свои песни для небольшой подвыпившей компании друзей. Брайан отвел меня в сторонку и заявил:

– Мне предначертано судьбой стать твоим барабанщиком.

Я не стала спорить. Я пыталась организовать свою группу. В скором времени мне должно было стукнуть двадцать пять, возраст, который я суеверно нарекла дедлайном осуществления своих музыкальных мечт. В противном случае я бы признала себя полной неудачницей.

Неделю спустя мы организовали группу и назвали себя The Dresden Dolls [12]в честь книги Курта Воннегута «Бойня номер пять» о бомбардировке Дрездена во время Второй мировой войны, также в честь чистых, изысканных фарфоровых фигурок, которые, как я всегда представляла, лежали под обломками разрушенного города. Темнота, свет, темнота. Это были мы.

Моя замечательная и терпеливая мама научила меня основам игры на пианино и заставила меня ходить на занятия. Я ненавидела репетиции и меня несказанно расстраивало то, что нужно было читать музыку с листа (я до сих пор не люблю это делать), но я могла воспроизвести все, что слышала по радио. Я накопила кучу гипоманиакальных песен с двенадцати лет, записывая их на кассеты и выписывая слова в тетрадки в почти абсолютной тайне. До встречи с Брайаном я находилась в клетке своей собственной музыки, мне удавалось выступать лишь пару раз в год и робко делиться своими не такими уж и робкими песнями с живой публикой в кафе или на вечеринках. Мои подростковые слова к песням отражали ту музыку, которую я любила: мюзиклы, The Beatles, Новую волну. Мои песни были исповедью, они были темными, навеянными моей тяжелой борьбой с пониманием самой себя. Еще я писала сатирические песни о Starbucks. Я не могла воспринимать критику, даже сказанную из лучших побуждений, поэтому выступления на публике просто пугали меня. Мне казалось, что если люди не принимали мой материал, то не принимали и меня саму.

Но теперь я свободно могла поделиться материалом, который никто никогда не слышал, с Брайаном на верхнем этаже the Cloud Club, где Ли разрешил нам репетировать совершенно бесплатно (конечно же). Брайан сидел за ударными и очень внимательно меня слушал без капли осуждения в глазах в связи с гиперличными словами песен, он легко постукивал в такт. Все, что он делал, идеально вписывалось в песни. Одна за одной я сыграла все песни, которые написала. Мы оставили лучшие и выкинули остальное. Свое первое выступление мы провели в картинной галерее друзей.

Помимо наших винтажных костюмов (к моему восторгу Брайан был не прочь носить одежду противоположного пола) и белой краски на лице, которая вскоре стала нашей фишкой (к моему великому восторгу он любил сценический макияж), между нами была необыкновенная химия, которая заставала людей врасплох своей невероятной искренностью. Я находилась в экстазе. После того как я половину своей жизни провела в одиночестве и в окружении своих странных песенок, я нашла товарища, свою отдушину.

Встречаться с Нилом Гейманом. Встречаться с писателем Нилом Гейманом. Встречаться с писателем Нилом Гейманом? А почему нет? Я подумала, что попробую. Несмотря на то, что я все еще пыталась реанимировать свое разбитое сердце после последнего романа, а он переживал по поводу своих последних несостоявшихся отношений и отголосков его развода, мы приближались друг к другу, день за днем, как два осторожных раненых животных, и начали открывать друг другу сердце, отпирая маленькие дверцы одна за другой. Это была медленная, неуверенная работа. Мы оба знали, какими надломленными были. По крайней мере, мы могли об этом шутить. И шаг за шагом мы начали влюбляться.

В этот раз я не прыгнула в любовный омут с головой, хотя это был единственно известный для меня способ влюбляться. Я привыкла к отношениям, которые проходили от «Привет!» до «Давай переспим!» и до «Пошел ты!» меньше чем за три недели. Такие отношения сталкивались с тяжелыми реалиями сразу после того, как заканчивалась первоначальная страсть. На этот раз все было по-другому: оно напоминало тот момент из «Алисы в стране чудес», когда платье Алисы превращается в парашют, и она медленно спускается на дно колодца, как перышко.

Я нормально относилась к тому, что он знаменит. Я тоже была знаменитой в своих маленьких инди-рок кругах. Но богатство? С этим смириться я не могла. Я заработала кучу денег на гастролях, но все тратила на альбом, а остальное отдала своей команде. У меня не было ни сбережений, ни машины, ни недвижимости, ни даже кухонных принадлежностей. У меня было много книг, пластинок и футболок. Моим чистым капиталом была стоимость пианино за пятнадцать тысяч долларов. Его я купила сразу после подписания контракта со звукозаписывающей компанией. Мое съемное жилье стоило семьсот пятьдесят долларов в месяц. У Нила было несколько своих домов.