Аманда Палмер - Хватит ныть. Начни просить

Они посмотрели на меня.

– О боже. Это было так глупо.

– Нам очень жаль.

– Мы не можем поверить, что ты на нас не злишься.

О боже.

– Это бы не помогло, – сказала я. – Теперь обнимите меня и отправляйтесь домой. И, пожалуйста, постарайтесь больше не красть укулеле.

– Мы не будем. Это нахально, но, эм… можем мы дать тебе свой диск? Мы исполняем музыку в стиле зай-деко.

Потом я взяла их диск, и они обняли меня, и я закрыла за ними дверь, и я посмотрела на свою укулеле, и я наблюдала, как моя вера в человечество не только возвращалась ко мне обратно, но и расцвела, и превратилась в новый маленький цветок, который я никогда в своей жизни не видела.

На нашу годовщину свадьбы мы с Нилом решили устроить тихую романтическую ночь в Нью-Йорке. Мы оба были в городе по работе и остановились в отеле.

После кануна Нового года прошли две ночи. Мы прошли по холодным, темным улицам Сохо к маленькому японскому ресторану, мы засиделись там и рассуждали о жизни, браке, аборте, наших друзьях, о писательстве. Лето и осень были очень болезненными и беспокойными, мы только начали отходить и приходить в себя.

Но по непонятным для себя причинам я быстро потеряла аппетит. Я люблю поесть. Но я даже отказалась от десерта.

Мы собрались и вышли на морозную погоду, я не уверена, кого стошнило первым, но это было и не важно: кого-то из нас стошнило, будто из него изгоняли дьявола, на улице, а через полторы минуты плохо стало и второму. Из-за устриц? Из-за мусса из лосося? Мы никогда этого не узнаем. Нам предстояло дойти пятнадцать кварталов до дома. Одного из нас тошнило в помойку, а другому было очень жаль его. А потом, через полквартала роли менялись. Нил не спал до пяти утра и бегал в ванную каждые двадцать минут. Я уснула, а утром меня продолжило тошнить.

Днем Нилу стало лучше, а я тряслась, не могла пить даже воду и начала беспокоиться. Я лежала на полу в ванной около туалета, а Нил читал газету. Я вернулась в кровать и ждала, пока он успокоит меня и погладит. Но Нил был отчужденным. Тихим. Он опять так себя вел. Это меня тоже беспокоило.

Спустя еще двенадцать часов без изменения в моем самочувствии мы поехали в больницу. Нил сидел со мной, держал меня за руку и не произносил ни слова. Врачи вернули меня к нормальной жизни, я чувствовала себя как сухая губка, которую бросили в море. Но мой муж начал пугать меня.

Мы направились к отелю пешком, чтобы подышать свежим воздухом, солнце начало садиться.

Нил задвинул шторы и, казалось, вернулся к обычному состоянию. Я лежала в кровати.

– Милый, – сказала я. – Мне нужно кое о чем спросить тебя.

– Да, дорогая?

– Сегодня, когда мне было плохо, ты был очень… странным. В Эдинбурге было то же самое, когда мне было плохо после аборта. И ты снова так поступил. Меня это пугает, – я посмотрела на него. – Мне кажется, что ты не видишь меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю. Я просто ожидаю некоторые вещиот своего любовника, от своего друга, когда мне плохо … понимаешь?

Внезапно я почувствовала себя по-детски глупо.

– Какие вещи?

– Ну, не знаю. Объятия? Разговор? Любовь? Поглаживание по голове? Слова, что все будет хорошо? Ты перестал со мной разговаривать. Почему? – сказала я. – Я не злюсь. Клянусь. Я просто … спрашиваю.

Он выглядел озадаченным. Потом глубоко задумался.

– Ну… – сказал он медленно. – Возможно, это из-за того, чему меня учили в детстве по отношению к больным людям.

– Расскажи.

– Меня учили, что рядом с больным человеком нужно… быть очень тихим. Меня учили, что нельзя ничего говорить или показывать сочувствие. Тебе просто надо быть очень тихим, – он часто заморгал. – Это неправильно?

У меня все сжалось в горле, я глубоко вдохнула.

– То есть, – сказала я, – все то время, когда ты пытался оставить меня одну … ты считал, что так будет правильно? Ты не трогал меня, потому что думал, что это … хорошо для меня? Ты серьезно?

Он посмотрел на меня.

– Ну … да, – он моргнул. – Меня так воспитывали.

– Тебя не обнимали, не говорили с тобой, не душили любовью, когда тебе было больно или когда ты болел?

– Нет, дорогая. это так не работало.

– Ох, детка, – я привстала с кровати. – Ты знаешь, что это странно?

– Нет. Это странно?

– Ну, нет. Да, это странно для меня. Господи.

Я сидела и пыталась найти в этом смысл, а Нил стоял у кровати и выглядел виноватым.

– Подожди-подожди-подожди, – сказала я. – Это поэтому у меня была истерика прошлым летом в Эдинбурге? Когда я думала, что совершила самую большую ошибку в жизни, так как вышла замуж за дурака, который даже не мог позаботиться о больном человеке?

Он выглядел потерянным.

– Возможно. Ну … вероятно. Я не знаю.

– О боже, Нил, – я встала и обняла его. Мы стояли у кровати и секунду молчали.

– Мне кажется, это глупый вопрос, – сказала я. – Но … ты когда-нибудь просил?

– Просил что?

– Это. Тебе когда-нибудь приходило в голову попросить. обнять тебя, когда тебе было больно в детстве?

Он внимательно посмотрел на меня.

– Аманда, дорогая. Ты не можешь просить о том, чего не можешь представить. Ты не можешь просить о том, чего не знаешь. Таков был мой мир. Я так думал.

Я покачала головой, обняла его крепче и стояла так, и не хотела ляпнуть что-то глупое.

– Я люблю тебя, – сказал он.

– Я тоже тебя люблю.

Мы молча стояли некоторое время.

Я вспоминала тот месяц после аборта. Я так в нем нуждалась и была вне себя, так как он вел себя не так, как я этого ожидала. Я попыталась вспомнить, просила ли его. Наверняка просила. Но возможно, я предположила, что мое состояние говорило само за себя. Я не могла вспомнить, что просила его о том, что мне было необходимо, о простых вещах. Об объятиях. О поддержке… о таком просто глупо просить.

Возможно, это и не было глупо. Возможно, у нас возникло недопонимание. Возможно, мы оба были виноваты. Ему было тоже больно. Просил ли он меня о чем-нибудь? Я не могла вспомнить.

– Я думаю, – сказал он, – что буду просить тебя с этого момента. Если мне нужно будет что-нибудь.

Он поднял голову и нерешительно попросил:

– Можешь показать мне?

– Показать тебе… что?

Он сел на кровать.

– Можешь показать мне, что ты имеешь в виду? Когда говоришь, чтобы я просил. О некоторых вещах.

Я села. Я закрыла глаза, взяла его руку и нежно положила ее на свое лицо. Я провела его пальцами вниз по своей щеке, потом вверх, я приложила его кисть на мою шею, взяла его ладонь, положила ее себе на грудь и держала ее так. Он внимательно следил, как сосредоточенный ребенок, будто я учила его, как пишется слово или как завязывать галстук.