Фабрис Мидал - Дар сверхчувствительности. 34 упражнения, которые помогут превратить чрезмерную восприимчивость в силу

Сверхчувствительные «схватывают» ситуацию и находят решения, порой не зная, как получили понятный и правильный ответ.

Мой собеседник привел два примера, в которых я немедленно себя узнал.

Первый – это банальная история про коллегу, с которым ты пересёкся в лифте или возле принтера. Хотя этот обмен произошел кратко, формально, сверхчувствительный интуитивно знает, что у случайно встреченного им человека есть проблема. Эта вспышка не когнитивного порядка, но она относится к чувствительности: интонация в голосе, грусть во взгляде, нетипичное движение, крошечные знаки, пойманные в моменте, которые сложно назвать или идентифицировать, но которые не оставляют равнодушным. В таких ситуациях у сверхчувствительных всегда есть опасения произвести впечатление человека, который несет всякий бред. Другие же не заметили, что с коллегой что-то не так. На следующий день все узнают, что тот самый сотрудник, стоявший у принтера, получил письменное уведомление об увольнении. Окружению может показаться, что сверхчувствительный – провидец. Из-за этого его предпочитают обходить стороной. Но он не экстрасенс, а ясновидящий. Напряженность ситуации настолько смутила чуткого человека, что он чувствует себя плохо весь оставшийся день.

Второй пример еще более волнующий. Я думаю, каждый из нас когда-либо жил со своими друзьями. Например, оставался на выходные или на каникулы. Ритм группы естественно задается большинством. Организованные экскурсии, праздничные блюда, оживленные вечера. Сверхчувствительный не может находиться в оживленной среде очень долго. Для него совсем скоро всё становится «слишком». Он пропускает прогулку, чтобы остаться почитать в комнате, и ложится спать пораньше. Он изолируется. Похоже, что человек с гиперчувствительностью не принимает участия в жизни других людей, в особенности своих друзей. Со стороны может показаться, что он скучает или избегает контакта, но в действительности он очень ценит товарищей. Иногда сверхчувствительный нервничает и может даже взорваться. Друзья считают его капризным и винят в странном поведении. Восприимчивый человек и сам себя осуждает за то, что недружелюбен, хотя в глубине души высоко ценит близкие отношения. Он будет объяснять свое поведение травмами детства. Однако это не так: в данной ситуации сверхчувствительный просто перегружен насыщенным потоком информации и захватывающими сигналами. Другие, в отличие от него, умеют отсеивать и обходить стороной половину этих сигналов. Восприимчивый устал от постоянного «слишком», ему нужно сузить поле своего восприятия, чувствительности и эмоций, чтобы восстановить силы. Для него это привычный ход вещей.

Я слушал этого молодого докторанта, и с глаз постепенно спадала пелена, которая всю жизнь застилала мою реальность. Нет, я не злился, мне не было неловко, я чувствовал себя нормально. Раньше я ощущал одиночество, когда сталкивался с сомнениями и странностями, между которыми не видел никакой взаимосвязи. Но оно было: все необычные явления заставляли меня чувствовать себя не в своей тарелке, порой я чрезмерно реагировал и нуждался в уединении, ощущал потерянность в толпе и собственную ненормальность. После общения с докторантом я начал все понимать. Мое прошлое обретало смысл.

В ту ночь я не мог сомкнуть глаз. Я помнил все, что мне твердили в детстве, все, что говорил сам себе, чтобы обозначить состояния, которые проживал: неадаптированный, идиот, параноик. Я совсем не щадил себя, но ждал пощады от окружающих. Эти суждения камнем ложились на сердце, и порой я терял веру в себя.

Я еще раз тщательно обдумал разговор с докторантом и проанализировал свое прошлое. По мере того как я прокручивал в голове свою историю, приходило глубокое успокоение. На рассвете я ликовал: наконец мне удалось нарисовать полную картину всех явлений, которые я до тех пор никак не мог объединить. Нет, я не был инопланетянином, потерянным в этом унифицированном мире, где чувствовал себя лишним. Осознание моей сверхчувствительности явилось мне изумительным даром. Мне оставалось только принять эту уникальность.

День прошел, как и все предыдущие. Моя восприимчивость оставалась такой же повышенной, как и раньше. Но теперь, когда у меня болел живот, я знал, что это рана сверхчувствительности. Изменилась одна маленькая деталь, и она была основной: я мог, наконец, объяснить себе словами, что со мной происходило.

Спустя несколько недель я встретился с другом, учителем музыки. У нас зашел разговор об абсолютном слухе, способности, которой обладают лишь немногие люди. Это умение позволяет проследить связь любого звука, даже шума отбойного молотка, с музыкальной нотой, легко назвать ее и запомнить. Я думал, что такой талант редко встречается. Мой друг объяснил мне, что это не так. Многие обладают этим даром и страдают от него до тех пор, пока не узнают, что он у них есть. С другой стороны, если они развивают абсолютный слух, то у них есть козырная карта для того, чтобы войти в число великих музыкантов. Способность различать ноты во всех звуках, как сказал он, – это проклятье, которое можно превратить в благодать, если усердно работать.

Я был потрясен безумной мыслью: а если то же самое и с моей сверхчувствительностью? И что, если она скорее мой козырь, а не ужас?

И тогда я занялся тем, что сначала было простым квестом, а затем превратилось в самое настоящее исследование. Я встречался со специалистами и со сверхчувствительными людьми, с учителями и преподавателями, я изучал исследования и перечитывал философов и писателей. Я просил ученых меня просветить. Я осознал, что загадка сверхчувствительности, у которой есть еще и другие названия, преследует западную мысль на протяжении тысячелетий, что этот феномен берет начало в истории всего человечества.

По сути, чтобы изменить эту картину, мне стоило понять, что у меня была просто плохая «карта местности» собственного мозга.

По мере того, как я продвигался, у меня складывалось впечатление, будто я брожу по лабиринту в поисках выхода. Я понял, почему у меня так часто складывалось впечатление, что я неэффективный, бесталанный, неприкаянный. По сути, чтобы изменить эту картину, мне стоило понять, что у меня была просто плохая «карта местности» собственного мозга. Мне оставалось найти правильный GPS, который помог бы мне отлично ориентироваться в собственной жизни.

Я провел кропотливую работу. Иногда она была изнурительной и требовала серьезной дисциплины. Я научился устанавливать связь между тем, что я чувствовал, и тем, как нужно себя вести, чтобы испытывать положительные эмоции. Я наладил равновесие между своими перегруженными «антеннами» и атрофированными «фильтрами». К счастью, я остался сверхчувствительным, наделенным «богатым нравом», как это состояние называл Юнг.