Тара Шустер - Купи себе эти чертовы лилии. И другие целительные ритуалы для настройки своей жизни
- Название:Купи себе эти чертовы лилии. И другие целительные ритуалы для настройки своей жизни
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2022
- Город:Москва
- ISBN:978-5-04-163599-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Тара Шустер - Купи себе эти чертовы лилии. И другие целительные ритуалы для настройки своей жизни краткое содержание
«Купи себе эти чертовы лилии» – история о том, как автор этой книги, Тара Шустер, взяла ответственность за свою жизнь и стала «ниндзя любви к себе». Путь к ее взрослению был вымощен депрессией, тревогой и стыдом во многом благодаря несчастливому детству и недостатку родительской любви. Но однажды Тара твердо решила для себя: эмоциональные раны нужно лечить добротой.
С помощью простых повседневных ритуалов Тара изменила свой разум, тело и отношения. Эта искренняя, смешная и очень откровенная книга научит вас:
• без стыда принимать себя и свое прошлое;
• очищать свою голову и пространство от ненужного хлама;
• усмирять внутреннего критика и защищать себя от самобичевания;
• ежедневно находить новые источники вдохновения и благодарности.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Купи себе эти чертовы лилии. И другие целительные ритуалы для настройки своей жизни - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Ричард, «Славных парней» НЕЛЬЗЯ показывать детям, этот фильм СЛИШКОМ ЖЕСТОКИЙ. ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ МЕРЫ! – вопила мама.
– О, то есть «МИЗЕРИ» – это, по-твоему, удачный выбор?! – возражал папа. – ТЫ СДУРЕЛА!
В пять лет я сидела, сложив руки, и наблюдала за этой словесной перепалкой, мысленно перебирая способы, которыми можно было бы ускорить этот процесс, чтобы жизнь побыстрее пошла своим чередом.
Все-таки договорившись посмотреть «Мизери» – ужастик, в котором Кэти Бейтс похищает и пытает травмированного Джеймса Каана, – родители продолжали грызться в машине, но уже по поводу того, насколько сильно мы опаздываем.
– КЭРОЛ, почему ты никогда никуда не можешь прийти вовремя? – восклицал папа.
– ИДИ В ЖОПУ, РИЧАРД! ПОШЕЛ НА ХЕР! Я НИКОГДА НЕ ОПАЗДЫВАЮ, ТЫ ВРЕШЬ! – не уступала мама.
Я сидела сзади и мечтала исчезнуть.
В кинотеатр мы опаздывали минут на пятнадцать-двадцать, и нам приходилось протискиваться на свои места перед другими желающими посмотреть «Мизери». Я сидела между родителями в роли буфера/держателя попкорна, который, конечно, тоже выбирали с боем. Папа орал на маму:
– НЕ БЕРИ ПОПКОРН С МАСЛОМ, КЭРОЛ. ТЫ И ТАК ЖИРНАЯ!
Что ж, без масла так без масла. Стоило нам усесться, как мама доставала свой ноутбук Toshiba, который в 1990-е был размером с большой чемодан, и начинала работать. Ты спросишь, зачем ей надо было работать во время фильма, который она выбрала лично сама, чтобы посмотреть его вместе с семьей? Понятия не имею. Но когда люди вокруг начинали шипеть и возмущаться, что экран горит слишком ярко, а стук клавиш раздражает, она огрызалась громким шепотом:
– Я врач. У меня важные дела.
Я никогда не воспринимала себя ребенком своих родителей. Я считала себя скорее их вынужденным надзирателем, затюканным начальником неквалифицированных работников, нанятых по блату.
Я не могла их уволить, поэтому приходилось искать обходные пути. Иногда после школы меня завозили к маме, которая работала в женской консультации. Вместо того чтобы заняться раскрасками, или чем еще увлекаются восьмилетки (тогда я понятия не имела), я брала ситуацию под контроль – выгоняла администратора из крутящегося кресла и отвечала на звонки, записывала пациентов на прием, утешала женщин, которые переживали из-за предстоящих операций, обходила персонал, требуя, чтобы они работали «лучше и усерднее». Я делала замечания всем, кто, как мне казалось, не старается.
– Это был ну очень долгий перекур, Кэтлин. И раз уж об этом зашел разговор… курить вообще-то вредно. Подумай, как это выглядит в нашей организации.
Я думала, что держу все под контролем. Я считала своей обязанностью исправить жизнь родителей, ведь даже восьмилетке ясно, что она катилась под откос.
Но, по правде, мне и самой было несладко. Мне постоянно намекали, что со мной что-то «не так». Например, мать упрямо утверждала, что у меня дислексия.
– У тебя что-то не в порядке с мозгами. Или ты просто лентяйка. Я не знаю, в чем дело, но это ужасно. Это просто беда. Тебе придется остаться в третьем классе на второй год, – говорила она мне. Но не для того, чтобы посочувствовать, или разобраться в ситуации или даже сводить меня к врачу, чтобы действительно проверить на дислексию. Мне приходилось воспринимать ее голословные обвинения как неоспоримый факт. На самом деле я никогда не отставала в школе, но верила маме, что во мне есть нечто неправильное. Меня мучил постоянный страх, что остальные об этом узнают и как-то меня накажут. А вдруг в этом году меня признают безнадежной и исключат из школы? А вдруг на следующем уроке орфографии все наконец узнают, какая я тупая?
Меня постоянно терзало отчаяние, и злость от него я вымещала на всех, кто был слабее меня. Я издевалась над Дианой, мучила домашних животных, поэтому, сколько себя помню, ходила на терапию из-за «плохого поведения». К десяти годам я так привыкла к фразе «Тару Шустер вызывают к директору», частенько звучавшей по школьному интеркому, что начала предугадывать шестым чувством, когда меня позовут каяться в грехах. Меня поджидали школьный консультант или социальный работник, которые задавали вопросы о моей семье. В маленьком тесном кабинете они спрашивали вкрадчивым, страшно серьезным тоном:
– А как дела у твоих мамы с папой?
Наверное, люди видели, какой хаос творится в нашем доме, и анонимно звонили в службу защиты детей.
– Ты достаточно ешь?
Да, у меня под кроватью есть заначка конфет, посмотрите сами.
– Кто-нибудь бьет или угрожает физической расправой кому-то другому у тебя дома?
Я не видела и не слышала ничего подобного, потому что обычно запиралась у себя в комнате и врубала звук телика на полную катушку, чтобы заглушить крики.
– Твои родители ссорятся больше обычного?
А обычно – это сколько? Они ссорились все время.
Я ненавидела эти встречи. Они казались приговором, дополнительным подтверждением того, что во мне есть что-то фундаментально плохое. Вопросы социального работника крутились вокруг ядра проблемы: мои родители просто не умели и неспособны были научиться заботиться о детях. Конечно, мы не голодали. Но чем мы питались? Наша диета по большей части состояла из игнорирования, нестабильности и скандалов. Но мне даже ни разу не пришло в голову, что социальный работник может мне хоть чем-то помочь и что обстановка у нас в семье действительно плохая.
Такова была моя обычная жизнь: я выживала в разваливающемся доме, где все умирало, и уворачивалась от расспросов школьных специалистов.
Еще до того, как мне исполнилось десять лет, мой папа стал владельцем «семейного» ресторана, в который он стыдился водить свою семью. Не могу его в этом винить. Чтобы попасть в это заведение, оформленное в стиле кантри, требовалось пройти сквозь разверстую пасть двухэтажного неонового музыкального автомата «Вурлитцер». За ним находилась огромная, пусть и не настоящая, «пустыня» с васильково-синим ночным небом в звездах из оптоволокна. Однажды вечером, когда мы шли через первый зал, моя мама поскользнулась на свежевымытом полу и чуть не упала.
– Я МОГЛА УМЕРЕТЬ! – взвыла она.
На самом деле она не ушиблась, но легла на пол и отказывалась шевелиться, пока не прибыла помощь. Она кричала всем, кто мог ее услышать, что она подаст в суд на «РИЧАРДА ШУСТЕРА, ВЛАДЕЛЬЦА ЭТОГО ОПАСНОГО МЕСТА!».
Когда мамина истерика закончилась, мы сели есть ребрышки. Мои родители ссорились так громко, что бедные официанты не знали, куда деваться. Да, они хотели подать своему боссу сырную булку и показать ему, какие они внимательные, но нет, они не хотели приближаться к этому ужасному столу. Пока родители орали, что один «разорился», а вторая «выжила из ума», к нам подошел аниматор с шариками. Наверное, он почувствовал неладное и решил, что сможет это исправить своими фокусами. Возможно, с помощью животных из шариков он хотел показать нам, как важна семья? Он скрутил две резиновые короны, увенчанные белыми лебедями. Лебеди целовались, и их оранжевые клювы соединяли шляпы вместе. Они символизировали единство и любовь.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: