Кен Уилбер - Бумерит

Я не разделяю ни один из этих взглядов, или, скорее, разделяю оба, и это сводит меня с ума. Планету разрывают на части, хотя и не без посторонней помощи, силы-близнецы: глобализм и дезинтеграция, объединяющая любовь и мучительное желание смерти, исцеляющая доброта и калечащая жестокость невообразимых масштабов. И я, незаконнорождённый, шизофреничный и припадочный сын, смотрю на этот мир будто через разбитое стекло и, не понимая происходящего, постоянно мотаю головой, в надежде увидеть чёткую картину.

Если из этих фрагментов в стиле Пикассо сложить постмодернистское произведение, суетливые образы начинают обретать ясность – наверное, в мире и в правду действуют силы объединения, слияния и интеграции, любящие Бог или Богиня, нежно, но неумолимо взращивающие в людях понимание, заботу и сострадание. И, наверное, их благим делам препятствуют какие-то злонамеренные силы. Наверное, между ними идёт война, которая не прекратится, пока одна из этих сил не будет уничтожена, что приведёт либо к объединению, либо к разрушению мира. Либо любовь, либо кровь на новом ковре.

В тот год я увидел, и уже не мог не замечать флаг Армагеддона, установленный на расстоянии трёх десятилетий от меня. Через тридцать лет (всего 30 лет!) компьютерный интеллект сравняется с человеческим и превзойдёт его. Людей почти наверняка заменят машины – всё-таки они будут умнее нас. Хотя более вероятно, что наши умы или сознания (или как там это называется) будут загружены в компьютер – мы отдадим машинам свои души. Какому ребёнку понравится такое будущее?

И именно в тот год произошло событие, которое перевернуло всю мою жизнь. В тот год произошло чудо, и человеческая машина ожила. Это был год идей, от которых у меня болела голова, а мозг воспалился и опух, потому что он, казалось, действительно рос, напирая на стенки черепа, выталкивая глаза из орбит, пульсируя в висках и стараясь вырваться наружу. Я практически не помню, где я тогда находился. В моих воспоминаниях присутствуют какие-то размытые пейзажи, несколько конкретных мест, и нет практически никаких деталей. Был только поток разговоров и стремительных видений, которые разрушили мою прежнюю жизнь, а взамен дали то, чего человечество никогда не поймёт. Это уничтожило мою мораль и въелось в мою плоть, улыбающуюся небесам.

Я брожу по переулкам Сан-Франциско в поисках бара, и темнота ночи мне в этом нисколько не помогает. Моя мать говорит, что в свои двадцать лет я гораздо умнее своего возраста. Но моя мать считает, что все души умнее своего возраста, так что, похоже, вся моя мудрость – это скорее запоздалое следствие этой мысли, хотя с этим она вряд ли согласится. На моём извилистом пути ложатся силуэты теней, с грохотом открываются невидимые двери, сотрясая мой нежный внутренний мир. Я вижу вывеску «Кибер Рэйв Сити», но почему-то продолжаю идти.

Когда я последний раз разговаривал с отцом, он был в Манхэттене. Он улаживает одно дельце, пытается запустить в северо-восточной Африке проект по борьбе со СПИДом. Я говорю «улаживает дельце», потому что, по словам отца, несколько транснациональных корпораций хотят нажиться на эпидемии СПИДа, довольно неуклюже прикрываясь благими намерениями. (Отец строит гримасу и восклицает: «Дзззынннь! Со смертью!» – как будто кассовый аппарат звенит над человеческими останками). Отец заявляет, что на этот раз собирается принять их «жалкое свинское предложение», так как в противном случае вообще ничего не будет сделано. Уверен, он тоже сегодня не спит.

«Кен, ты должен это попробовать», – сказала Хлоя, положив мне на язык таблетку экстази. Она вцепилась в мою талию и не отпускала. Мой мозг наполнила небесная музыка, тело омывали потоки тепла, загорались и потухали крошечные огоньки, и я не был уверен, вижу я их или представляю. «Чувствуешь?» – всё время спрашивала Хлоя, и больше я почти ничего не помню. Позже той ночью мы занимались чем-то вроде секса, хотя на самом деле мы как будто и не начинали им заниматься, а скорее даже закончили – по сравнению с сияющим наслаждением, подаренным экстази, телесный секс был шагом назад, грубым вторжением в лучезарно-восхитительное, крутящееся и вращающееся пространство; на фоне этого волнующего блаженства даже груди Хлои не представляли интереса. Где кончается тело и начинается музыка? Будем ли мы чувствовать что-то похожее, когда растворимся в киберпространстве? Освободившись от тела, путешествовать со скоростью мысли в цифровой форме, описываемой миллиардами бит, льющихся по оптоволоконным кабелям, – приключение, на фоне которого даже секс кажется унылым занудством…

«Кен, ты должен это попробовать», – и я отключился, вышел в астрал, был оцифрован и отправился в путешествие по киберпространству.

Хлоя, как и я, – ребёнок бумеров [1]. Как и я, она не думала об этом до того, как мы вместе начали размышлять о себе. То есть лишь с началом пубертатного периода мы заметили, что наши родители из бумеров, и что бумеры действительно существуют. Говорят, что в подростковом возрасте дети отделяют себя от родителей. А если родители оказываются бумерами, всё только усложняется, потому что бумеры не родители, а явление природы.

Хлоя пыталась покончить с собой, но я не думаю, что это было связано с бумерами. Просто она так привлекает к себе внимание. Я познакомился с ней в Кембридже, где-то через год после её попытки самоубийства, на обязательном курсе «Сдвигая культурные парадигмы», который, как я позже выяснил, был скорее о бумерах, чем о культурных парадигмах. Но уже тогда я понял, что собственная парадигма – такой же важный атрибут бумера, как брюки клёш.

В Хлое мне нравились её глаза и смех, который как бы говорил: «Меня не удивишь». И ещё то, что у неё хватило смелости попытаться покончить со всем этим или самым решительным образом продемонстрировать свою глупость – это как посмотреть. «Кен, ты должен это попробовать», – это я слышал от неё как минимум пару раз в неделю, и со временем начал подозревать, что её попытка самоубийства была не результатом глубокой депрессии, а всего лишь новым увлекательным опытом. Хлоя стала моим лекарством от депрессии, той удушающей депрессии, которая в моем случае была реальной и неотвязной, как сиамский близнец, приросший к бедру. И раз самоубийство входило в развлекательную программу, подготовленную Хлоей, признаюсь, я не исключал возможности это попробовать. Но наверное, из-за того что у меня внутри было что-то неправильно, самоубийство после депрессии стало бы для меня таким же разочарованием, как секс после экстази.

Искусственный интеллект для меня не только специализация, но и самоощущение. Я сам искусственный интеллект. Все мои мысли искусственные, они кем-то или чем-то созданы и не принадлежат мне. Сконструированные, неживые мысли. Они не оживут, даже если будут нестись со скоростью света. Кто запрограммировал этого уродца, который считается мной?