Норман Винсент Пил - Новое позитивное мышление

– Норман, сейчас канун Рождества. Ты не должен так относиться к этому человеку.

Я был неумолим:

– Папа, да ведь это просто бездельник, попрошайка.

Мой отец заговорил более жестко:

– Может быть, он немногого добился в жизни, но все же он дитя Господа.

Затем отец протянул мне доллар (по тем временам – в начале ХХ века – большая сумма, особенно для священнослужителя) и сказал:

– Возьми и отдай этому человеку. Говори с ним учтиво, скажи, что ты даешь ему деньги во имя Христа.

– Ой, папа, – запротестовал я, – я не смогу этого сделать.

В голосе отца появился металл:

– Иди и сделай, как я сказал.

Без особого желания я побежал за стариком:

– Простите, сэр. Я даю вам эти деньги во имя Христа.

Нищий уставился на долларовую купюру, затем посмотрел на меня с крайним изумлением. Чудесная улыбка озарила его лицо. Она была настолько жизнерадостной, что я забыл о неопрятности нищего, о том, что он небрит и одет в лохмотья. Почти изысканным жестом он снял шляпу и церемонно произнес: «Благодарю вас, молодой человек, во имя Христа».

Мои раздражение и усталость испарились. Город, улицы, все вокруг вдруг показалось прекрасным. Я стал свидетелем чуда, которое позже наблюдал много раз. Оно заключается в том, что люди преображаются, когда вы думаете о них, как о детях Господа, когда предлагаете им любовь во имя Сына, рожденного 2000 лет назад в хлеву Вифлеема. Этот Человек жив, ходит среди нас и напоминает о своем присутствии.

В то Рождество я открыл для себя, что в каждой живой душе кроется золото человеческого достоинства, и оно лишь ждет, чтобы ему дали шанс засверкать. К счастью, уже в юном возрасте я начал понимать, что позитивный принцип глубоко укоренен в человеческих взаимоотношениях, построенных на любви. За это понимание я очень благодарен.

Поздно вечером моему отцу позвонили по телефону. Звонок поступил из неожиданного места – из дома на «улице красных фонарей». Женщина, которая содержала этот «дом терпимости», сказала, что одна из девушек очень больна, возможно, даже умирает, и настойчиво зовет священника. Хозяйка дома слышала о моем отце, пасторе хорошо известной церкви, и спросила, не мог бы он придти.

Мой отец всегда отзывался на призывы людей, шедшие от сердца. Он спокойно объяснил моей матери, куда собирается пойти. Затем отец вдруг посмотрел на меня:

– Одевайся, Норман, пойдешь со мной.

Мать была в ужасе:

– Ты что, возьмешь 15-летнего парня с собой в такое место?

Но отец сказал:

– В жизни людей много грехов, печали и отчаяния. Рано или поздно Норману все равно придется с ними столкнуться.

Мы шли по заснеженным улицам. Помню, как в темноте сияли и мигали рождественские елки. И вот мы пришли на место, к старому каркасному дому. Женщина отворила дверь и провела нас по лестнице. В комнате наверху, в большой хозяйской кровати лежала несчастная молоденькая девушка, вряд ли намного старше меня. Она была настолько бледной и хрупкой, что напоминала ребенка.

Прежде чем стать священником, мой отец был медиком, и он понимал, что девушка очень больна. Когда он присел на кровать, девушка протянула ему руку, прошептав, что родилась в хорошем христианском доме, сожалеет о своей жизни и боится смерти. «Я была такой плохой, – сказала она, – такой плохой».

Я стоял возле отца и слушал. Я не знал, чем можно помочь этой девушке, но отец знал. Он обхватил ее маленькую ладонь своими большими и сильными руками:

– Не бывает плохих девушек. Бывают девушки, которые иногда поступают плохо, но плохих девушек, как и плохих парней, нет, потому что их создал Бог, а Он создал все творения хорошими. Ты веришь в Иисуса?

Девушка кивнула.

Отец продолжил:

– Тогда повтори за мной: «Дорогой Иисус, прости мне мои грехи».

Девушка повторила эти слова, а отец сказал:

– Бог любит тебя, ты – Его дитя, и Он простил тебя, и неважно, что происходило в твоей жизни, Он возьмет тебя на небеса.

Если я проживу хоть 100 лет, никогда не забуду той силы и славы, которыми наполнилась комната, когда мой отец помолился за умирающую девушку. На глазах женщин, находившихся там, выступили слезы, и на моих глазах тоже. Все мерзкое, испорченное просто ушло прочь. Фактически в эту обитель дьявола вошла красота. Любовь, рожденная в Вифлееме, снова проявилась в темном и угрюмом доме Цинциннати, и ничто не могло противостоять ей. Казалось, что все зло было вымыто из человеческих сердец.

Таким был подарок, который я получил на то Рождество, – благотворное знание того, что добро есть во всех людях, даже печальных и потерянных, и нельзя оставлять человека в беде по причине его прошлых ошибок.

И снова наступил канун Рождества. В тот раз я встретил его в Бруклине, районе Нью-Йорка. Я, молодой священник, чувствовал себя счастливым, потому что в моей церкви дела шли хорошо. Только что я навестил друзей. Время в гостях прошло замечательно, и они вышли меня проводить.

Все дома вокруг нас были украшены в честь рождения Христа. Вдруг пара ленточек на одном из домов притянула мой взгляд. Одна ленточка – красная – выглядела весело, но вторая была мрачно-черной. Она являлась символом смерти в семье, похоронным знаком. В то время в Бруклине существовал обычай вывешивать такие ленточки на доме, где люди скорбели.

Что-то в этом необычном сочетании радости и печали произвело на меня странное, трогательное впечатление. Я спросил у хозяина, который меня провожал, в чем там дело. Он сказал, что в этом доме поселилась молодая пара с маленькими детьми, но лично он их не знает. Эти соседи поселились в квартале недавно.

Я попрощался с друзьями и пошел по улице дальше. Но что-то заставило меня повернуть назад. Я тоже не знал обитателей того дома, но наступил канун Рождества, и моим призванием было разделить их чувства, будь то радость или печаль.

Я нерешительно подошел к двери и позвонил в колокольчик. Высокий молодой человек открыл дверь и радушно меня встретил. Я объяснил ему, что я – священник, церковь которого находится неподалеку. Я увидел ленточки и захотел выразить свое сочувствие.

«Зайдите, – тихо сказал он, – очень мило с вашей стороны, что вы пришли».

Дом казался очень тихим. В гостиной горел огонь в камине, а в центре стоял маленький гроб. В нем лежало тело девочки лет шести в красивом, белом, хорошо выглаженном платьице. Отец сел рядом и смотрел на своего умершего ребенка.

Я был настолько взволнован, что едва мог говорить. «Вот так канун Рождества», – подумал я. Одни в новом квартале, без друзей и родственников – и такая потеря. Молодой человек, казалось, прочел мои мысли. «Все хорошо, – сказал он, словно успокаивая меня, – она теперь с Господом, вы же знаете». Он добавил, что его жена находится наверху с двумя меньшими детьми, и проводил меня к ним.