Диана Балыко - Любовь как…

Галя надела свое лучшее платье и пришла на комедию по пьесе Сержа Рудаковского «Симулякры». Она знала, что тщеславный драматург будет в зале. Галя о многом передумала за эти годы. Она фантазировала, как Сергей будет искать ее глазами в зале, подойдет, виновато потупив глаза, коснется руки и спросит:

– Ну, как вы тут без меня? Трудно, наверное? Расскажи…

А она посмотрит пронзительно, пробуравит взглядом до самого сердца и хмыкнет:

– Исчезают тут всякие на целую вечность, а потом «расскажи»…

Казалось бы, чего проще – возьми и расскажи. Но только про то, что болит, рассказать иногда труднее всего.

И тут Галя вспомнила, что за четыре с половиной года Сергей даже ни разу не позвонил ни на Новый год, ни на ее день рождения, ни на Ромин. Видимо, все-таки он будет искать глазами. Но не ее. А скорее камеры местного телевидения и молоденьких корреспонденток… Или желчных толстозадых театральных критикесс Таисию Комонову и Нину Орлову, которые всегда скептически относились к его пьесам и писали ироничные, едкие обзоры. Или запойного режиссера Костю Мокина, который однажды в театральном буфете так напился за счет Рудаковского по случаю рождения и вручения режиссеру новой пьесы Сержа, что наблевал на эту самую свежую пьесу, а потом всем рассказывал, дескать, это и был самый искренний ответ графоману.

И все равно Галина знала, что встреча их состоится. Неминуем и разговор. Она хотела рассказать, что вместе с ребенком рождается мама, что у Ромы глаза ангела, что у нее замечательные подруги, а мать ее, Ромина бабушка, так вообще просто святая, что сама она, Галина, продолжает играть в театре, правда не часто и во втором составе, но все-таки не ушла из профессии, держит себя в форме, что у нее есть пара любимых ролей, таких, что закачаешься, и поклонники есть, конечно, и, когда она выходит на сцену вся такая стройная и юная, никому и в голову не придет, что у нее вообще может быть ребенок, тем более ребенок-инвалид…

Комедия шла. Зал смеялся и рукоплескал. Галя утирала слезы, потеряв еще в начале сюжетную нить, а в голове у нее, как пчелы, роились мысли: «Рома очень сложный ребенок. Я сама никогда точно не знаю, что он понимает, что нет. Приходится интуитивно догадываться, болит у него голова или зуб… Я не знаю, что он думает и как у него на душе. Наверное, не очень хорошо. Но бывают дни, когда он улыбается и светится, как солнышко… И ради этих дней…»

– Не злите меня, и так уже трупы прятать некуда! Шучу я, шучу, на самом деле мест полно… – пробасил со сцены усатый народный артист, и зал снова взорвался смехом и аплодисментами…

Недавно зашла к нам в гости знакомая со своей трехлетней дочкой, проносились мысли в Галиной голове. Девочка стала расспрашивать про Рому:

– Он что, говорить не умеет?

– Нет, не умеет.

– И ходить не умеет?

– Нет.

– И ничего не знает?

– Нет.

– Только какает?

– Даже какать не умеет. У него запоры.

– Так он, что ли, Незнайка?

– Точно, Незнайка. Реальный Незнайка.

На сцене действие начинало закручиваться в тугую спираль.

– Ты еще сомневаешься в том, кто отец? – подскакивала вокруг народного усача мартышка в амплуа травести и трясла перед его носом какой-то бумажкой.

– Что это? – кокетливо возопил артист.

– Это тест. Две полоски! – Актриса объясняла зрителям происхождение бумажки в ее руках.

«Кто решил, что жизнь полосатая? – думала о своем Галя. – Может, моя жизнь в горошек или в клеточку? Хотя я бы предпочла – в цветочек. Бывает, что все вполне благополучно, а настроение плохое. А бывает и наоборот. Как тут разобраться? Какая полоса?»

У Галиной жизни действительно была собственная уникальная окраска – от серо-буро-малиновой до малиново-серо-бурой. В моменты самых больших потрясений с ней случались поразительные открытия, а яркие события порой омрачались неожиданными разочарованиями…

– Как дела? – спросил народный.

– Пока не родила, – отыграла репризу актриса.

Галя вздохнула: она уже родила.

«Меня часто спрашивают “как дела?” – Галина продолжала вести бесконечный разговор с воображаемым Сергеем, реальный прототип которого сидел где-то рядом, в темноте театрального зала. – Может и ответа знать не хотят. А спрашивают так, для проформы. А я задумываюсь: как же дела мои на самом деле? Наверное, плохо, – отвечаю, но без всякой уверенности. – Да, плохо, конечно плохо. Особенно в понимании врачей, людей, у которых полные семьи и здоровые дети, но… Я на самом деле не знаю, как у меня дела. Очень сложный вопрос. Лучше не спрашивайте. Настроение скачет. Минуту назад был восторг, а вот уже накрывает волной жестокая депрессия. Такая, что повеситься хочется. Я все время как будто под наркотическим кайфом. Психика совершенно неустойчивая. То расплачусь не по делу, то веселюсь, как сумасшедшая».

Постановка была современной по всем статьям. Во фривольности реплик и мате, звучащем со сцены, в костюмах, в декорациях, в работе художников по свету и звуку. Московское финансирование лезло из всех постановочных щелей и било в глаза провинциальной публике. Заработал проектор. На экране замелькали страны и города, символизирующие путешествия героев…

«Вот собираюсь с подружками в кино сходить. На комедию. Настроение себе поднять. И вдруг вижу на экране мамочку с коляской, со здоровым малышом, и в слезы. Ничего не могу с собой поделать. Вот не хочу плакать. Не планирую. А оно само собой получается. Все смеются, а я реву, как дура. Подруг только пугаю. Вот и сейчас… – Галина снова утерла слезы атласным рукавом вечернего платья. – Или вдруг вижу человека: он в печали, лобовое бутылкой разбили хулиганы какие-то, отморозки. На BMW разбили, между прочим. Человек злится, чертыхается. А мне смешно! Ну разве это горе?

Или вот пример. Лежу дома. Отдыхаю. Все как я люблю. Разделась, растянулась на диване. Тепло. Плед набросила на себя. Для красоты. Потому что новый. Потому что недавно купила. На распродаже. За копейки сущие. Мимо пройти не смогла. А вообще, и не нужен был мне этот плед: батареи греют. А на улице-то не лето. Ночью мороз. Думаю, вот красота, хорошо-то как. И такое счастье на меня навалилось. Тепло мне. Тепло. Вода горячая есть. Телевизор работает, смотри что хочешь. Электричество есть, газ. Ну, родись я сто лет назад, да еще в какой-нибудь деревне, за водой бы пришлось ходить, за дровами. В туалет на улицу в валенках бегать.

У кого-то, – думаю, – сейчас жилья нет. А у меня двухкомнатная квартира, квартирища, можно сказать. И мама рядом под боком, помогает во всем – это же с ума сойти! Есть еда, есть одежда, много что купила и не ношу. Все проклятые распродажи! Бог послал это изобилие мне – песчинке – просто так. Не боролась, не старалась, с утра до ночи не вкалывала, лбом стены не пробивала. Жила, как жилось.