Наталья Олифирович - Семейные тайны: хранить нельзя открыть

Тайна, как правило, связана с опасностью – реальной или мнимой. Почти всегда, когда мы прикасаемся к тайне, выясняется, что есть множество причин, по которым больно, страшно или стыдно ее раскрывать. Носителю тайны кажется, что он поступает правильно, что ему легче нести это бремя в одиночку, чем разделить его с другими. Страх за близких, их благополучие, целостность семьи или сохранение своего места в ней приводит к тому, что в точке выбора человек решает оставить все так, как есть, и не подключать других к семейному секрету.

Человек предпочитает хранить тайну, потому что в борьбе между страхом и желанием побеждает страх. Проходит время – и на опасения в связи с раскрытием секрета наслаивается боязнь того, что за утаивание чего-либо, как и за хранение оружия, наркотиков, похищенных денег, впоследствии придется отвечать. Поэтому тайна одновременно и забывается, и не забывается никогда. Итак, человек хранит тайну, потому что он:

♦ опасается за себя – свою репутацию, физическое здоровье, жизнь;

♦ боится за близких людей, которые могут пострадать в случае открытия секрета;

♦ переживает за значимые отношения – их стабильность и надежность;

♦ волнуется за значимые отношения, в которые он включен, – за свою семью, коллектив и др.

Если хорошо спрятать тайну не удается, то фантазии о ее раскрытии со временем хронифицируются и обретают форму привычного стереотипа:

♦ вспомнил (когнитивный процесс);

♦ испытал стыд, испугался, разозлился, расстроился, почувствовал себя виноватым (эмоциональный процесс);

♦ в очередной раз предпочел не рассказывать и перестал дышать или окаменел (на профессиональном языке – усилил мышечный панцирь, спровоцировал выброс в кровь порции кортикостероидных гормонов и т. п.) (телесный процесс).

Таким образом, хранение тайны медленно убивает человека – психологически, физически, социально. Но человек в это не верит и продолжает хранить в недрах своей души запасы «радиоактивных веществ», отравляющих жизнь и ему, и близким людям. Основная причина этого проста: человек любит своих близких.Он любит мать, отца, ребенка, брата, сестру, бабушку, тетю, всю свою семью и боится, что, если тайна раскроется, они пострадают. Как ни парадоксально это звучит, но семейные секреты хранят именно из-за любви, осознания значимости семейных отношений и ценности принадлежности к этому кругу. Иногда со временем на любовь наслаиваются обиды, злость, непонимание, печаль, другие чувства и переживания. Но любовь первична, и именно из-за нее – или во имя – люди решаются оберегать семейную тайну.

В групповой психологии есть один известный эксперимент. Участников просят вспомнить и подумать о какой-то тайне, о том, что они, возможно, никогда никому не рассказывали. Это чрезвычайно неприятные история или событие, поступок, за который очень стыдно, крайне болезненная тема. Затем испытуемым предлагается удобно сесть на стуле и закрыть глаза. Ведущий говорит: «Сейчас я начну передвигаться в пространстве группы и выбирать того, кто должен раскрыть свою тайну. Как только я дотронусь до вашего плеча, вам необходимо будет все рассказать». После этого в течение пяти-семи минут ведущий подходит к каждому участнику, наклоняется к нему, некоторое время стоит рядом… Затем сообщает всем участникам, что эксперимент закончен и можно открыть глаза.

Цель этого эксперимента состоит не в том, чтобы узнать чью-то тайну: в итоге ведущий так ни до кого и не дотрагивается. Испытуемым предстоит осознать чувства и переживания, сопровождающие мучительный процесс воспоминаний о тайне и возможное ее раскрытие. Многие участники, осмысливая этот опыт, говорят о своих намерениях и выборе «рассказать – не рассказать» следующее: «Я представлял, что́ другие обо мне подумают, если я расскажу о тайне»; «Я сразу решил, что расскажу о чем-то другом»; «Я бы все равно не стал рассказывать».

Гораздо интереснее то, что происходит с чувствами, эмоциями, телом. Одни испытывают приступ паники. Другие цепенеют. Третьи ничего не чувствуют. Четвертые сильно пугаются. Пятые ощущают стыд. У шестых увеличивается частота пульса, возникает шум в ушах. Седьмые понимают, что все происходящее – бесполезная трата времени, у них возникает непреодолимое желание сбежать из этого пространства, и они погружаются в телефон, компьютер или фантазии… Но ни один не остается равнодушным.

Тайна – это то, что выводит из равновесия. Даже воспоминание о ней вызывает своеобразный «перепад температур», как прыжок из хорошо натопленной бани в ледяную прорубь. Только что участники были спокойны, веселы, сосредоточены – но даже мысль о том, что придется говорить о тайне, приводит к резкому изменению психологической атмосферы.

Предательница

Полина пришла ко мне на терапию по рекомендации коллеги-психолога Н.: он преподавал в вузе, где она на заочном отделении получала высшее психологическое образование. Наша работа в основном концентрировалась вокруг ее отношений с любовником – женатым мужчиной, который жил двойной жизнью. Он купил Полине квартиру и проводил у нее много времени в течение дня. Вечером он уезжал домой, к жене. Отношения, наполненные унижениями, ревностью и зависимостью (он оплачивал ее обучение, полностью содержал Полину и ее дочь), приносили молодой женщине много боли, однако она все время пыталась обвинять себя в том, что происходило.

О родительской семье она говорила неохотно – я знала лишь о том, что мать с отцом разведены с тех пор, как Полине исполнилось три года. Отец почти не интересуется ее жизнью, мать иногда ей помогает.

В работе Полина была активной и веселой. Даже говоря о неприятных ситуациях, она улыбалась и сама себя подбадривала: «Все будет хорошо»; «Ничего страшного»; «Что-то я разнылась». Я пыталась обратить ее внимание на то, что она очень много делает для себя сама, словно меня нет рядом, но Полина искренне не понимала, что я имею в виду. Она все время пребывала «в броне» и не подпускала близко, однако продолжала исправно приходить раз в неделю. Основным защитным механизмом Полины было отрицание, и она часто отказывалась мириться с реальностью. Так продолжалось примерно полгода. Полина посещала сеансы, весело щебетала о жизни, потом проводила время с любовником. При этом, когда она рассказывала как о радостных, так и о болезненных и неприятных событиях, выражение ее лица не менялось.

Но однажды Полина пришла на сессию разъяренная и с порога обвинила меня в том, что я обсуждала со своим коллегой Н. ее личную жизнь. Я была в шоке, не понимая, что случилось, но сдержала свое желание оправдаться. Я не общалась с коллегой уже несколько месяцев и уж тем более никогда не обсуждала с ним историю Полины. Поэтому ее реакция была своеобразным подарком, позволяющим узнать о Полине что-то новое.