Екатерина Михайлова - Методы практической психологии. Раскрой себя

Молодой человек, которого протагонистка вводит в роль дедушки-пчеловода с прекрасным почерком, упоминает какую-то деталь этого почерка – мол, особо кругло выписывал округлые буквы и умел поставить красивый легкий росчерк, вот такой… А человек, бывший в роли, говорит, что у него был дед, который дивно писал и резал по дереву. Вообще у него были замечательные руки, которые умели делать не только деревенскую, но и тонкую ювелирную работу, – это отличало его от других людей. Он его живым не застал, дед достаточно рано умер, но почему-то ему привиделся этот росчерк – вот такой – и круглые буквы. Пораженная протагонистка говорит: «Да, у меня есть несколько писем, написанных рукой деда, там действительно круглые буквы и легкий росчерк». Такие маленькие «чудеса» имеют не самостоятельное значение, а говорят о том, как сильны и пронзительны именно детали быта, уклада. Того мира, где люди читали, писали, одевались, ели, рождались и умирали, хоронили близких и отмечали семейные даты… Мира, который не однажды отнимали у рода войны, революции, – а совсем отнять все равно не получилось.

Наиболее сильное эмоциональное вовлечение вспомогательных лиц, а часто и момент доступа протагониста к подавленным чувствам исходит от этих маленьких деталей – общих, понятных большинству присутствующих. Это тоже своего рода поэзия, а не «этнография»: упоминавшиеся прадедом какие-то немыслимые «голубые пряники» (?) – символ невероятного изобилия, чего душе угодно, праздничной атмосферы то ли тульской, то ли рязанской ярмарки – не требуют буквального толкования. Эти пряники – не «кондитерское изделие», а слово из всех поговорок, где пряник противопоставлен кнуту, голоду, жизни без праздников и подарков. Мы тогда на группе враз заулыбались, и каждый – независимо от образования, этнических или социальных корней, любви или нелюбви к пряникам и ярмаркам – вспомнил те образы радости, мира, изобилия, какие имели хождение в собственной семье. В той группе все это так и назвалось – «историями про голубые пряники»: все они про то, что хорошо в этой жизни все-таки бывает, и отец с того самого базара привезет детям гостинцы, и все еще живы и вместе – какие бы испытания ни настали потом, это не заставит забыть о том, что предки-то наши не только страдали и преодолевали!

Надо ли говорить, что групповая работа с «семейным древом» учит и ведущего, и группу уважению к культурным различиям, вот хотя бы к этим – не всегда даже и понятным сразу – деталям. Все мы знаем, как в семейном контексте за каким-нибудь сущим пустяком – кто как накрывает на стол, с какими праздниками поздравляет, как ведет себя на поминках – немедленно открываются пропасти, разделяющие людей на «тех» и «этих». Страх и неприязнь к чужому, потенциально враждебному укладу избирает свои символы: что можно хорошего ожидать от людей, которые вот так говорят, едят или отдыхают? То, что все мы в известной мере «не местные», поскольку у каждого в семейной истории переплелись самые разные и далеко не всегда благостно уживающиеся в нашем семейном предании персонажи, заставляет через собственную многопоколенную историю посмотреть иначе и на свои сегодняшние стереотипы, а через участие в психодраматической работе других – иначе понять и прожить что-то свое, сугубо семейное.

Если в группе есть атмосфера поддержки и понимания, опыт коллективного переживания становится и опытом межкультурного познания. Мы слышали на терапевтических сессиях и молитвы на разных языках, и погребальный плач, и колыбельные разных мест, и поговорки на диалектах…

Не будем забывать, что люди, приходящие в такие группы, сами выбрали и тему, и формат, и конкретное место для своей работы. Дело тут далеко не только в клинико-психологических «показаниях». В конце концов, есть много других способов работать с любой проблемой, и психотехнический миф геносоциограммы кому-то близок, а кому-то нет. Внедрение в «широкую практику», к счастью, этому роду работы не грозит – трудоемка, временами эмоционально тяжела, имеет дело со сложными и неоднозначными явлениями, зависит от пресловутой «атмосферы».

К примеру, я точно знаю по опыту – и коллеги подтверждали в приватных разговорах, – что психодраматическая проработка отдаленной семейной истории может иметь прекрасные результаты у женщин, страдающих бесплодием неясного генеза. В нескольких городах подрастают «крестники» тех групп, тех психодраматических исследований семейных сценариев.

Но представим себе, что соответствующая научная разработка – с цифирью, с «внедрением» – стала реальностью. И вот сидит в своем халатике бедная женщина, замученная анализами и обследованиями, в коридоре солидной клиники, и подходит к ней строгая и подтянутая девица-психолог: «Вера Николаевна, сейчас мы с вами будем рисовать вашу генограмму…» Ничего хорошего из этого, скорее всего, не выйдет, только человека еще полтора часа будут морочить чем-то, что так же чуждо и непонятно, как и любые другие обследования. Но я знаю случай, когда одной студентке удалось после нескольких невыношенных и мертворожденных младенцев родить здорового ребенка – и она даже не ходила к психотерапевту. Более того, она и на лекции ко мне не ходила, будучи почти на сносях, а пришла уже прямо на экзамен. Достойно ответила первый вопрос, а по второму сделала самостоятельный разбор «Синдрома предков» с примерами из собственной семейной истории. Молодая женщина увидела в подходе возможный смысл для себя – и самостоятельно добыла этот смысл. Возможно, ее «психотерапевтическая авантюра» кому-то покажется слишком самонадеянной, но я бы смотрела на этот сюжет не как на образец для подражания, а как на метафору позиции клиента по отношению к психотерапии. Выбор и готовность следовать за своим выбором, самостоятельный душевный труд, не вполне объяснимое, но совершенно реальное ощущение «щелчка» – так и говорят обычно в группах: «щелкнуло», «цапануло», «отозвалось».

Так называемая эффективность начинается со свободы выбрать для себя время, место, ведущего, группу, подход, дополнительное чтение. Это вполне соотносится с содержательной стороной работы, с методом: когда мы говорим, что протагонист «всегда прав» или «ищет свою правду», мы говорим не только о том, что готовы его оберегать от некорректных вмешательств (своих в том числе), не только об ограничениях в навязывании интерпретаций, но и о том, что никто не может сделать за него его работу. «Авторское право» означает и ответственность: никто не может влезать в мою работу со своими оценками и интерпретациями – а значит, никто ее за меня не может сделать.

Чтобы в реальной группе, состоящей из разных и порой не имеющих опыта ни такой, ни вообще какой бы то ни было психотерапии людей, началась такая работа, нужно вместе с группой создать атмосферу, общий язык, непривычную концентрацию чувств и ассоциаций. Но и этого мало: один из главных эффектов групповой психотерапии – это возможность брать «свое» в работах других людей. Это тоже не приходит само, но психодрама умеет этому учить. Посмотрим более внимательно на те аспекты групповой работы с семейной историей, которые официально следовало бы назвать «методическими».